Евгения Коньшина - Встреча

В конце концов я кое-как успокоился. Подняв потрясенный взгляд на психолога, я увидел, что он, хоть и сочувствовал, был почти что счастлив. Ребенка нигде не было.

– Ну вот вы и сами озвучили все свои проблемы, поздравляю! – с сияющей улыбкой сказал Тарасов и подал мне платок. – И Славушка выплакался и исчез. Вам ведь легче? Но имейте ввиду, что это – лишь начало!

– Почему-то я в этом не сомневаюсь, – пробормотал я, вытираясь дрожащими руками.

– Кстати, а позвольте нескромный вопрос: сильно ли вы выпиваете? – Заметив мое смущение, Тарасов попробовал догадаться: – Ну, стопочку-две Хеннеси… Больше? И не Хеннеси… Дениелс! Наш старый дружище Джек Дениелс… А как расчет коктейлей? Нет? Ну, пивко-то попиваете… После Джека? Помилуйте, разве так можно…

– На каком-то этапе становится все равно, да и деньги кончаются, – признался я.

– Но могли бы хоть начинать с пенного, а не портить им благородное послевкусие… И по утрам бы чувствовали себя лучше. Впрочем, этот совет вам ни к чему, поскольку первое, чего я от вас потребую, – вы полностью – слышите? – полностью прекращаете пить! Праздников впереди никаких, случаем, не намечается? Прекрасно. И второе. Вот вам домашнее задание: всю неделю до следующего сеанса вы не только начинаете свое утро с похвалы и искреннего пожелания доброго утра Малышу, но и в течение дня стремитесь как можно меньше и, главное, – конструктивнее критиковать его, а хвалить – наоборот, как можно чаще и красочнее, но, разумеется, по делу. Не беда, что вначале будет получаться как бы не от сердца, – дело привычки, как его, так и вашей. Наблюдайте внимательно его реакцию и записывайте ее в специальный дневник, это даст нам направление для дальнейшей работы.

Глава 6. «Я тоже его вижу!»

Первые дни после сеанса я с немалым удивлением чувствовал, что мне действительно полегчало. Все еще находясь в легком шоке от пережитого, я решил честно исполнять то, что сказал мне Тарасов. Едва придя домой, я подумал и вместо глупых наивных попыток «приласкать» произнес появившемуся только что Славику похвалу, которую он, по моему мнению, реально заслужил:

– Знаешь, Слав, мне кажется, твоя идея с походом к психологу была не такой уж… бредовой. – Поистине удивительным было его выражение нечаянной радости, смешанной с какой-то робостью…

В течение оставшегося дня я, старательно делая неумелые комплименты, отчетливо видел, как они отличаются от первых искренних слов, но все же продолжал следовать намеченному плану и попутно записывал реакции Славика в блокнот. Полагаю, если бы мои записи попали кому-нибудь постороннему в руки, он от души улыбнулся бы.

«День первый. 11:30. Сказал ему про идею с психологом. Стоит, молчит, глаза круглые, чуть-чуть лыбится.»

14:00. Назвал его «хорошим мальчиком». Зырит. Молчит.

14:45. Сказал ему, что он умный. По-моему, он в шоке. Молчит, лыбится…» – И далее в таком же духе. Вскоре мои усилия начали приносить первые плоды, и в записях под заголовком «День третий» появилась следующая отметка: «Говорил ему, что он, в принципе, нормальный пацан, и, если бы не он, я бы, наверное, не знал, что такое радость. Он сказал: «Спасибо».

Первая его словесная реакция показалась мне в тот момент настоящим прорывом. Ведь, как и предсказывал Михаил, Мальчонка тоже должен был привыкнуть к новому обращению…

***

– Это начальная эйфория, – со знанием дела произнес Варфоломей. Они со Светозаром неотступно следили за Лисицыным, с самого момента его выхода из кабинета Михаила Тарасова.

– Что значит – начальная? – спросил Светозар. – Будут еще и другие?

– Будут, как во всякой борьбе с собой – и взлеты, и падения… Ну, ты же в курсе прописных истин. Жизнь духовная в этом плане ничем не отличается от психической. Пока его надолго не хватит: скоро вновь на старую дорожку свернет.

Видя опечалившегося приятеля, Варфоломей добавил: – Только не говори, что не знал этого. Понимаю, ты вовсе не уверен, что он из очередной ямы «падения» выберется… О, – посетила вдруг его мысль, –а давай-ка опять поможет ему, но на этот раз зайдем с другой стороны, – подмигнул он заговорщически…

***

К огромному моему сожалению и горькому разочарованию Славика дольше трех дней я себя сдерживать не сумел.

Началось все с просыпанной на кухне банки растворимого кофе. Ползая с веником в руке и пытаясь вымести остатки порошка из труднодоступных мест, я, как мог мягко, все же выговаривал Ребенку:

– Вот видишь, просыпал, ты меня отвлек, теперь корячиться надо…

Пока что Славик просто растерянно молчал, но, когда в следующий раз я по давней привычке как следует обругал его в магазине за забытый дома кошелек, он здорово расстроился и всерьез надулся… На другой день я чудом сообразил остановиться вовремя, распекая его за ошибку в заполнении квитанции в банке: благо, живо вспомнил, чем грозит мне вновь довести его до слез.

«Блин, а ведь все так хорошо начиналось», – досадовал я про себя. Держу пари, в тот момент мысли наши были схожи…

***

Стояла глубокая ночь. В спальне на шестом этаже девятиэтажки по центральной улице, на теплой постели под уютным одеялом сладко спал Михаил Григорьевич Тарасов, готовясь во сне к завтрашней очередной встрече с чудным пациентом, видящим, как он утверждает, воочию свою детскую составляющую…

Варфоломей и Светозар стояли у изголовья психолога.

– А с ним все будет хорошо? Он точно выдержит? – опасливо спросил Светозар. Варфоломей тихонько усмехнулся:

–Уж поверь, психика у него у него явно покрепче, чем у твоего бедолаги, и коль уж тот более-менее справляется… А теперь – тихо, не мешай мне. Второй раз, если сейчас не получится, разрешения могут и не дать.

Склонившись над спящим человеком, Хранитель сосредоточенно простер руки и, шепча молитву, слегка коснулся его головы. Мягкое золотистое свечение показалось из-под кончиков пальцев Ангела и чуть отпугнуло окружавшую мглу…

Громко хрюкнув в ответ, Михаил снова сладко засопел. Варфоломей распрямился:

– Порядок. Завтра он его увидит.

– А дальше что будем делать? –осведомился наблюдавший с интересом Светозар.

– А дальше, – товарищ хлопнул его по спине, – будем действовать по обстоятельствам!

***

Я как манны небесной ждал следующего сеанса. Отношения мои со Славиком вконец испортились, а перенести встречу на более раннее время у Тарасова не было возможности. Ситуация стала еще хуже, чем прежде. Если раньше я несколько побаивался невесть откуда появившегося Ребенка, то теперь, когда мне расшифровали, кто он есть, мое обращение к нему стало откровенно фривольным. И главная беда заключалась в том, что, даже соберись я, вряд ли смог что-нибудь сделать: меня просто ужас как бесил невыносимый Мальчишка.