Галина Шестакова - Нехорошая квартира

– Не боись, девка, – Тюша взял меня под локоть. – Не съест он тебя. Он девками не питается.

– Кто это? – еле ворочая пересохшим языком, спросила я.

– Такить это Полоз, – хмыкнул Тюша. – Великий Полоз, рази не слыхала? Ты же в Перми живёшь, знать должна.

– Это сказки, – выдавила я и всё-таки упала в обморок.

Очнулась я оттого, что на меня брызгали водой. Рядом на коленях стоял Тюша, и ласково смотрел на меня.

– Больно впечатлительная ты, – не по-настоящему ворчал он. – Большой, конечно, Полоз, но в обморок то зачем падать. Мокро тут, того и глядишь ревматизьму схватишь!

Я села и осмотрелась. Полоза не было, рядом опять текла тёмная маслянистая река.

– Это он? – я ткнула пальцем в направление реки.

– Не, это река, – успокоил меня Тюша.

– Просто река? А мы? Мы ещё в Перми?

– Конечно, – Тюша хмыкнул. – Здесь, по ходам можно год ходить, и всё в Перми будешь. Точнее, под…

Я села на сухой камень и задумалась. Получается, город есть наверху и город здесь.

– А он обитаемый? – я продолжила свою мысль.

– Город под землёй? – понял меня Тюша, словно услышал мои мысли. – Обитаемый.

– И кто здесь живёт? Купцов сейчас нет, лихих людей тоже поизвели, – стала допытываться я.

– Ну уж, и поизвели, – усмехнулся Тюша. – Никакой власти это не под силу. Здесь другой город, и другие законы. Кто ж сюда сунется-то?

– И кто же живёт в этом городе?

– Да много кто… – ушёл от ответа Тюша. – Вставай давай с камня-то! Ревматизьма! – опять он сообщил мне свою любимую болезнь. – Пошли, чаем напою тебя.

Мы прошли вдоль реки, свернули в маленькую пещеру, повернули ещё раз и увидели тяжёлую деревянную дверь. Тюша с натугой дёрнул её, дверь скрипнула и открылась. Мы попали в обычную избу, только без окон. Тюша запалил старинный самовар, ворча про себя:

– Не люблю я это лепистричество… не доверяю.

– Лепестричество? – хихикнула я. – А сколько тебе лет, Тюша?

– Да почитай, годков триста. А, может, и поболее. Кто ж их считает-то?

Он покачал хромовым сапогом в трубу самовара, напустил дыма в комнату, раскашлялся и поставил трубу, которая выводила дым в соседнюю пещеру. Деловито шаркая, достал из пузатого расписного буфета чашки со щербинами, поставил сахарницу с колотым кусковым сахаром, желтоватым и плотным. Вазочку из мутного стекла с вареньем, ложки и маленькие стеклянные блюдечки.

– Варенье земляничное, – гордо сообщил мне. – В розетку набирай, – он ткнул кривоватым артритным пальцем в стеклянное блюдечко, – и лопай, сколь душе угодно.

– В розетку, – повторила я. – Тюша, а семья где твоя?

– Нету, семьи-то. Бобыль я.

– Как это?

– Да так. Меня в солдаты, а невесту мою Варю, помещица замуж выдала и услала в другую деревню.

– Как это? – я опять повторилась от возмутившей меня несправедливости.

– Да так, – в тон мне ответил Тюша. – Я помещице приглянулся, красивый был. Да на што она мне! – пожал плечами Тюша. Без сожаления, так про очень давнишнее говорят. Спокойно. Отгорело уже всё, прошло. – Я Варю-то шибко любил. А когда вернулся в деревню, после двадцати пяти лет государевой службы, Варюша померла уже. Я и ушёл в леса.

– Совсем?

– Совсем. Не мог смотреть-то на барыню. И мои уже все померли. И домишко развалился совсем. Ушёл, землянку выкопал и стал жить, – Тюша ласково посмотрел на меня и налил чаю.

– В землянке? – ужаснулась я, представив себе: зима, вместо потолка мёрзлая земля, ссохшиеся корни, червяки и жужелицы, так и сыплются мне за ворот. И спать, наверное, на земле приходится, и печки нет.

– Ну, печка-то была, – усмехнулся Тюша, словно прочитав мои мысли. – И спал на досках. Ревматизьма! – он поднял свой кривой палец.

– Это не шутки! – закончила я, за Тюшу. – А Полоз?

– Что Полоз? Не он обижает людей-то, – пожал плечами Тюша. – Кто к нему бескорыстно, тот обиды от него не имеет.

– Хозяин! – в комнату вошёл моложавый мужчина. – Чаем напоишь? – Густой бас заполнил всё небольшое помещение.

Тюша радостно засуетился, доставая ещё чашку и розетку для гостя. Пододвинул ему сахар.

– Сахарок-то мой любимый! – улыбнулся мужчина в длинную золотистую бороду.

– Берегу те, сахарные головы, ещё Грибушенские, – вздохнул Тюша. – Это не нынешний рафинад!

– Грибушенские? – не поверила я. – Это что, ещё до революции?

– Давнишние, – насупился Тюша. – Сейчас таких, не делают. Ты попробуй! – он положил щипчиками мне на розетку желтоватый осколок сахара. – Ты его за щеку, – наставительно сказал Тюша. – И чаем запивай. вприкуску.

– Тогда уж вприпивку, – я сунула кусок сахара за щеку и удивилась. Действительно, современный рафинад тут же расползся бы на крупинки, глоток горячего чая и нет его. А так, конечно, можно чаи гонять по многу стаканов. Я всё удивлялась, когда читала, что чая пили по восемнадцати стаканов.

– Что, помощницу нашёл? – подмигнул мне мужчина.

– Нет, сама на голову свалилась. Теперь ей деваться некуда – будет помогать, – строго сказал Тюша.

А я пила второй стакан чая с грибушенским сахаром и мне было всё равно. Помогать так, помогать, только сахар не отбирайте.

– Ишь чо! – усмехнулся Тюша на мою довольную физиономию. – Швыркает, и ухом не ведёт.

– Вкусно, – я успокоенно вздохнула. – Надо ещё и из блюдечка попробовать, как купчиха, – я совсем вошла во вкус старинных чаепитий.

– Ладно, – мужчина встал и слегка поклонился. – Спасибо, за компанию и угощение. Пойду я.

– Доброй ночи, Евсей Иваныч, – Тюша поклонился мужчине и проводил до двери.

– А чего помогать? – тут же пристала с расспросами я.

– Потом расскажу. Сейчас спать. А утром пойдём по владениям Полоза.

За маленькой дверцей оказалась уютная спаленка. Кровать, не кровать, но топчан с мохнатой шубой был. Поначалу жестковато, но тепло и уютно. Тюша хмыкнул, оставил мне огарок свечи и ушёл. Я поворочалась и заснула.

Проснулась я от брякания посуды и скрипа хромового сапога. Тюша ставил самовар. Сахару мне не дали. Чай пили с бутербродами и вареньем. Потом Тюша выдал мне коротенький тонкий полушубок, строго посмотрел на меня и поднял указательный палец.

– Ревматизьма! – я опередила его, назвав любимую болезнь.

Тюша улыбнулся в бороду:

– Ну вот, сама всё знаешь. Перво-наперво организм в тепле надо держать, и сухости. Сырость – это не шутки.

Я, конечно, с ним согласна была, после вчерашних блужданий. Когда холодно и мокро совсем нехорошо. Только чаем и шубой отогрелась. Натянув красные сапоги, вышла из тёплой избы, вслед за Тюшей. В подземельях стало ещё холоднее, чем вчера и промозгло. Я шлёпала по лужам и гадала, куда меня ведёт Тюша.

Иногда мы останавливались, и Тюша голосом заправского экскурсовода рассказывал мне, кому раньше принадлежал подвал. Было такое ощущение, что весь город можно пройти насквозь, по этим подземным ходам. Иногда подвалы напоминали почти жилые помещения. В углах были свалены канистры с водой, одеяла, одежда. Даже попадали помещения с обстановкой – столы, старые стулья, ящики, приспособленные под шкафы.