Татьяна и Дмитрий Зимины - Распыление 2. Полуостров сокровищ

– Пссс… – я вздрогнул и подскочил. – Эй ты, мухоподобное!

Мушиные инстинкты включились сами собой и крылышки радостно зажужжали. Подлетев, я увидел птицу Гамаюн. Она сидела на свае, вбитой в прибрежный песок.

– Как ты меня нашла? – она только отмахнулась.

– Хватит прохлаждаться, хозяин зовет.

Я сердито зажужжал. Только избавился от страшной гибели – и сразу куда-то лети, что-то делай…

Как донести до этой недалекой пернатой, что я вовсе не прохлаждаюсь, а занимаюсь важным делом? И вообще. Кто кому еще хозяин…

– Ну-ну, хватит выпендриваться. А то склюю, – пригрозила ворона, нацелив на меня острый клюв.

Показав ей язык, я отлетел подальше. Хрен она меня поймает!

Я от пламени ушел, и от паука ушел, а от тебя, дирижаблиха неповоротливая, и подавно уйду!

– Я серьезно, – ворона подскочила, и облетела вокруг помоста. – Ты что, последние мозги в мушином облике утратил? Бвана зовет, у него созрел план. Давай, полетели. Не в клюве же тебя нести…

Иван

– А нас пустят? – спросила Машка, когда мы подошли к высокому, с наглухо закрытыми воротами, терему.

– Скажешь, что ты – племянница. Приехала проведать тетушку.

– Так мне и поверят.

– А ты прикинься бедной родственницей, – посоветовал я. – Ну типа, Крошечка-Хаврошечка…

– Может сработать, – кивнул Лумумба.

– Ладно… – Машка критически оглядела свою курточку. – Базиль, у вас не найдется старенького платочка? А лучше – двух.

– Как не найтись… – учитель запустил пальцы в жилетный карман. – Годится?

Одним платочком – ветхим, с размухренными концами, – она повязала голову, спрятав волосы и плотно обмотав шею. Из второго соорудила узелок, напихав в него какой-то ерунды из рюкзачка. Затем, прижав узелок к груди худыми бледными лапками, посмотрела на нас несчастными, полными слез глазами и пролепетала:

– Пропустите, дяденьки, с тетушкой проститься. Одна она у меня, сиротинушки… – и шмыгнула носом.

– Гениально! – похвалил учитель. – Сейчас, сейчас… – скинул свой любимый плащ, вывернул его наизнанку, швами наружу, и снова надел.

Изнутри кожа василиска была покрыта налезающими одна на другую заплатами, жжеными проплешинами и бесчисленными карманами. Из некоторых торчали непонятные предметы. В других, плотно застегнутых на пуговицы, что-то шебуршало и пыталось выбраться. Из одного даже показался глаз на стебельке, но Лумумба прихлопнул его ладонью, и глаз спрятался.

Затем, зачерпнув под забором горсть белесой пыли, наставник стал втирать её в щеки, в бакенбарды, в руки… Машка уже тащила откуда-то сучковатую палку. Взяв её, бвана совершенно преобразился. Плечи сгорбились, колени ослабли, ноги скрючились колесом, в руках появилась неуверенная дрожь, а глаза закатились, явив миру одни белки.

– Подайте на пропитание слепому страннику Василию… – загундосил Лумумба, выбивая палкой частую дробь по мостовой.

Я невольно улыбнулся.

– И я! И я горазд!

Минутку подумав, я расслабился. Убрал из глаз малейший проблеск мыслей. Приподняв брови, сделал взгляд наивным и чистым, как весенняя лужица. Потом выправил из штанов рубаху, скосолапил ступни, а указательный палец засунул в рот, пустив из уголка слюну.

Рядом с нами остановилась толстая, в белом переднике, тетка. Подмышкой у нее была зажата корзина, в которой негромко гоготал откормленный гусь.

– Откуда идете, калики перехожие?

– С Урала, – тоненьким детским голоском пропищала Машка. – Слышали, в Мангазее молочные реки текут, между кисельных берегов. Вот, пришли своими глазами убедиться. А тятенька на ощупь осознает, – она, склонив голову в платочке, трогательно прижалась к Лумумбе. – Тятенька от злого колдуна пострадал. Зрения лишился и кожа вся, как есть, почернела… А братца моего ребеночком с печки уронили. С тех пор ум у него напрочь отшибло, на одних базовых рефлексах существует.

Икнув, я подпустил слюны и возвестил басом, смачно обсасывая палец:

– Жрать. Срать, спать, драть…

– Тихо, тихо, Иванушка, – Маша погладила меня по плечу. – Вот пойдем сейчас на площадь, я куплеты буду петь, а тятенька Илиаду на память почитает. Денежку заработаем – купим тебе пирожок. А пока, братик, камешек поглодай. Авось, голод и утихнет…

Тетка всхлипнула и утерев слезу могучим кулаком, полезла в недра обширных юбок. Затем протянула Машке монетку.

– Спасибо, добрая женщина, – поклонился в пояс бвана, забыв, что недавно ослеп. – Воздастся тебе доброта по заслугам…

Утирая слёзы, тётка потопала дальше. Гусь, высунув голову из-за её плеча, смотрел на нас с укоризной.

– Не перегнуть бы, – обеспокоился учитель, когда на нас стали задерживать взгляды и другие прохожие.

– Фигня, – Машка цинично подкинула подаренный теткой грошик. – На Руси убогих любят.

Вид домашней птицы пробудил во мне смутную тревогу, которая наконец-то вылилась в конкретные опасения.

– А где Гамаюн?

Только что она крутилась рядом, выпрашивая у Лумумбы петушка на палочке, а сейчас – ни слуху ни духу.

– Я её с поручением услал, – пояснил наставник, шаркающей походкой направляясь к воротам. – Острог – место защищенное. С магическим существом туда лучше не соваться…

Машка оказалась права. Растроганные её щенячьим взглядом дружинники без звука пропустили нас в крепость.

Проблемы начались чуток попозже. Когда выяснилось, что пресловутая Машкина родственница – сама Великая Княгиня, запертая до суда в отдельных палатах на самом верху башни. Заминка грозила перерасти в нудное разбирательство, и здесь Машкин длинный язык мог сыграть совершенно противоположную роль…

Переглянувшись с Лумумбой, мы уже собирались ретироваться, чтобы изобрести другой способ увидеться с княгиней, когда из той башни, где держали Ольгу, вышла группа военных. Все в черной отглаженной форме, брониках и при оружии. Заметив нас, один остановился. У меня сердце ушло в пятки: сейчас нас погонят поганой метлой, и накроется расследование медным тазиком…

Дружинник был молодой, лет тридцати, высокий, чернобровый и чернобородый, с волевой складкой рта и цепким прищуром. Постояв мгновение, он бросил своим несколько слов, а сам пошел через двор. Машка зыркнула на меня вопросительно, я чуть заметно пожал плечами. В конце концов, чего мы боимся? Ну, достанем мы с бваной, в крайнем случае, удостоверения. Работать, конечно, придется в этом случае официально: посылать запрос о разрешении действовать на территории другого государства, то, сё… И здесь как повезет: захотят нам помочь – разрешение будет уже завтра, а не захотят – бюрократическая машина затянет с выдачей настолько, что Ольгу раньше казнят…

Я покосился на Лумумбу, но тот стоял спокойно, по пыльному усталому лицу ничего не читалось.