Цирковая Мышь - Стальное сердце под угольной пылью

Она смотрела в окно, размышляя остался ли за ним мир. Существуют ли в этой метели торговые центры, болота, заводы, река, другие дома? Остались ли в этой вселенной другие люди? Ответом был лишь шорох снега о стекло.

Она положила в рот дольку шоколада и оставила её таять на языке. Снег за окном на секунду принял форму человеческого лица. Девушка поёжилась, но продолжила смотреть в метель. Призрачное, сотканное из снежной крупы лицо вновь возникло из белого хаоса и через мгновение рассыпалось, чтобы возникнуть в другом месте. Девушка хотела зажмуриться, но не смогла. Переплетающиеся в потоках ветра снежные полосы завораживали, не давали отвести взгляд. Лицо возникало и исчезало, ближе и дальше, губы его шевелились. В грохоте жести о бетон на грани восприятия слышалось: «Будь моей». Снова и снова. Снег, лицо, слова. Она смотрела в окно, чувствуя, как по телу расползается ледяной страх. Со странной отстраненностью она подумала: «Вот мы и встретились, шиза». Осознание собственного безумия пугало ее гораздо сильней происходящего за оконным стеклом. Однако когда из снежного марева к девушке потянулась жадная рука, она не выдержала. Оцепенение осыпалось тысячей невидимых иголочек. Она спрыгнула с подоконника во мрак кухни и быстро, едва не срываясь на бег, через два порога и коридор дошла до кровати, упала на матрас, закуталась с головой в одеяло. За окном бесновалась метель.

Во второй половине февраля, когда снег ещё и не думал таять, воздух сменил запах. Пахло талой водой и влажной почвой. Ветер стих. Небо очистилось, налилось густым голубым цветом и приобрело ту восхитительную высоту, что бывает только в самом конце зимы, когда глаз, столь долго натыкавшийся на серовато-белый облачный потолок, вдруг проваливается в голубую, отливающую лиловым, бесконечность. Солнце из бледно-жёлтой монеты превратилось в золотистый источающий тепло круг. В город, не торопясь, входила весна.

К первым числам марта снег потяжелел и начал таять. Город медленно, слой за слоем смывал с лица грим. Горожане, млея от тепла, сменили шубы и пуховики на пальто и куртки. Санки всё чаще скрежетали по асфальту. Дети лепили последних в этом сезоне снеговиков.

Общее настроение города было столь же непредсказуемо, как и мартовская погода. Мороз, дождь, метель, не по-весеннему жаркое солнце и крупные хлопья снега хаотично сменяли друг друга, иногда в течение суток. В городе царила общая легкая нервозность. Ссоры вспыхивали и тут же гасли. Чуть более громкие голоса, чуть более резкие жесты.

Март длился, снег таял. Он потемнел, а местами и почернел, демонстрируя заводскую копоть и угольную пыль впитанные из воздуха снегопадами. Солнце, как археолог, слой за слоем открывало всё, что скрывал снег. Первыми вытаяли собачьи экскременты и мусор. Чуть позже солнечный свет увидели жертвы зимы. Патологоанатомы между собой называли их подснежниками.

В середине марта в городе вновь запахло Новым годом. Из-под снега показались картонные остатки петард и фейерверков, конфетти, остовы бенгальских огней и залежи еловой хвои.

Город сдирал с себя маску, ужасаясь всему, что успел натворить за три месяца зимы. Апрель он встретил растрепанным, грязным и обнаженным. Почки на упругих ветвях уже набухли, но ещё не успели раскрыться. Талая вода уходила в жадную, иссохшую от холода, почву. Там, где путь преграждал асфальт, она растекалась огромными лужами. В воздухе стоял едва уловимый остро-сладкий запах: на окружающих город холмах и сопках горела трава.

Девушка шла по залитой солнцем улице, перепрыгивая через лужи и, если они были мелкими, переходя вброд. Она всем телом впитывала солнечное тепло и растворялась в окружающем мире. Правая ладонь сжимала дикую фиалку. Девушка думала об одногруппнике – высоком, интересном и весьма необычном. Она пыталась понять влюблённость это или влечение, а может, просто самовнушение навеянное весной. Все жуткие зимние воспоминания растаяли вместе со снегом. Девушка понюхала фиалку.

Чьи-то руки схватили её и дёрнули назад. Девушка попыталась вырваться, руки держали крепко.

– Совсем ослепла?

Через пару мгновений девушка осознала, что обращаются к ней. Она моргнула и, повернув голову, посмотрела на державшего. Он оказался мужчиной, подвозившим её домой в сентябре. Только сейчас она заметила цвет его глаз: тускло-дымчатый. Руки разжались. Она продолжала смотреть на мужчину, не понимая, что произошло. Мужчина указал на светофор – красный человечек замер в ожидании. Мимо проехала машина. Девушка смущенно опустила глаза: «Извините, я замечталась».

– О парнях поди? Ох, молодо-зелено! – мужчина стряхнул с её одежды невидимые пылинки. Светофор сменил цвет и запищал. Девушка шагнула на проезжую часть и обернулась. Мужчина шел в другую сторону.

Когда грязь подсохла, а от снега остались лишь серые клочья, горожане вышли на субботник. Накопившийся за зиму мусор равномерно покрывал желтые газоны. Казалось, горожане искренне верили, что снег никогда не растает. Но он растаял, и теперь каждый от школьника до мэра собирал в большие чёрные мешки окурки, бутылки, все виды упаковки, а иногда и весьма личные вещи.

Студенты работали весело и охотно, субботник освободил их от лекции. Мусора у факультетского корпуса оказалось немного: у курилки и вдоль тротуара. Уборка заняла не более часа. Оставшиеся до следующего занятия полчаса каждый коротал, как мог. Одни засели в столовой, другие – в библиотеке. Кто-то учил номенклатуру у карт в коридоре. Девушка сидела на синем жестком диване, наблюдая, как одногруппницы ставят метки на карту Южной Америки. Маленькие буквы чёрной гелевой пастой. Через десять минут девушки поставили последнюю метку и, радостно переговариваясь, ушли в другое крыло. Она проводила их взглядом. Из кабинета картографии вышла молодая преподавательница, внимательно изучила все карты и мыльной губкой стёрла с них метки.

Девушка закрыла глаза, представляя одногруппника, его прикосновения, дыхание, голос. Однако вместо желанного образа на обратной стороне век почему-то все время возникал мужчина с тусклыми дымчато-серыми глазами. Обиженно-разочарованный возглас однокурсницы, увидевшей чистые карты, вырвал её из грез. До звонка оставалось две минуты.

После пар она прогулялась до реки. По Томи шел последний лед с верховий. Девушка сидела на примостовой дамбе и смотрела на белые льдины в тёмных волнах. Вода в реке поднялась, но девушка знала, что половодье наступит только через неделю. Семь дней, и река, вздыбив шерсть, вырвется из берегов.

Из года в год река пыталась смести город. Город взобрался на террасы и оброс дамбами. Город помнил воду стоящую столь высоко, что под мостами едва протискивалась лодка.