Вероника Кунгурцева - Дольмен

– Ну, я, – откликнулся Саша, подходя и глупо здороваясь.

Оправившаяся от наскока старухи Алевтина в это время говорила:

– Да мы крашеные просто. Мода такая.

Но Медея не слушала, она открыла наконец калитку, но только затем, чтобы самой выйти наружу. Старуха дотянулась рукой до лба верзилы Александра, Елена подумала, перекрестить хочет, Поклонский с камерой на плече выплясывал вокруг, но Медея откинула со лба парня светлые волосы и высмотрела родимое пятно, откуда только знает, удивилась Елена. Старуха хмыкнула, то ли удивленно, то ли вопросительно, и сплюнула самосадную горечь. Повисло тягостное молчание.

Тут на сцену выступил Витя Поклонский. Превратив свое оплывшее лицо с глазками-щелочками в любезнейшую из масок (такое лицо он делал только ради губернатора, представителя президента по Южному федеральному округу, мэра да министра обороны), держа в одной руке, на весу, камеру, другой оператор обхватил старуху за талию, может быть, слишком бесцеремонно и фа мильярно, по-свойски, – но ведь и старуха все ж таки не министр обороны, – наклонился к ней и только собрался по привычке умаслить ее и уломать сниматься, как вдруг Медея, вывернувшись из-под его толстой руки и размахнувшись, закатила оператору звонкую оплеуху. Нетерпимый Витя сгоряча замахнулся в ответ. Старуха насмешливо, снизу вверх смотрела на него, зажав в углу рта очередную самокрутку, вид у нее был предерзкий, всем своим видом она говорила: а ну-ка попробуй, дай, так съезжу по роже, что небо с овчинку покажется, – было совершенно ясно, что за бабкой не заржавеет, назревал отвратительнейший скандал, и Витя, ворча, как медведь, отступил. Остолбеневший Саша переводил взгляд с прапрабабушки на оператора и обратно. Клава прошептала Елене на ухо:

– А я что говорила – маразм!

Геннадий откровенно подхихикивал, ему нравилось, как старуха осадила взбалмошных телевизионщиков. Лида состроила мину, ей хотелось сниматься, а стало ясно, что съемок, скорее всего, не будет. Алевтина бросала на Витю косые взгляды, а он пожимал плечами, мол, я не виноват, что у тебя такая родственница психическая оказалась. Витю уже года три как не били, последний раз ему досталось от охраны президента РАО ЕЭЗ Чужайса. А тут такой казус. Главное: ни за что ни про что, слегка только дотронулся до ведьмы, очень она ему нужна, самому противно. Самое смешное, что ведь сдачи долгожительнице нельзя дать – засмеют потом. Обычно в самых безнадежных случаях, когда уж и Алевтина готова была отступиться, Вите удавалось уломать отказников, чем он очень гордился. Теперь оператор был серьезно обижен. Вдруг его мобильный телефон исполнил арию тореадора, Поклонский обрадовался и схватился за мобильник, как за спасение.

– Жена звонит, – объяснил он Алевтине, – я думал, Москва. Надо же, берет, такие горы, обычно же в горах нет связи.

А старуха, тщательно заперев калитку на засов, стремительно удалялась. Алевтина безнадежно прокричала ей вслед:

– Бабушка Медея, войдите в наше положение – мы ведь не просто так приехали, у нас работа, бензину сколько проездили, время потратили, поговорите с нами, будьте добреньки.

Медея, остановившись на полпути, обернулась:

– И что ж ты такая настырная. Знавала я одну такую, знаешь, где она теперь?

– И где?

– Воду на ней возят.

– А я вовсе и не обиделась! Вы пустите нас или нет? – уже в лоб спросила рассердившаяся Алевтина.

– Не пущу, – крикнула старуха. – Не люблю я вас, идите откель пришли. Не место вам тут. А ты, парень, приходи когда-никогда! – крикнула она Александру. – Тебя люблю, хоть и не знаю. Приходи, познакомимся.

Но Саша так и не собрался к прапрабабушке, вскоре она скончалась. Так они и ушли тогда, несолоно хлебавши.

– И чего она там прячет? Чего пускать не хочет? – удивлялась Аля.

Витя Поклонский предлагал перелезть через забор и тайком, из окна поснимать старуху, можно и без бабкиного синхрона обойтись, соседей бы поспрошали, а, Алек? Но Алевтина, уже поставив крест на репортаже, отказалась.

И вот это место, куда бабка Медея «родственников-самозванцев» ни за что не хотела пускать, нотариально завещала одной из этих самых «самозванок» – почему, зачем? Клава говорила, это она для Сашки постаралась, вишь, приглянулся он ей, а так как он несовершеннолетний, то Елене все и отписала, дом, конечно, халупа невидная, а все ж таки какая никакая, а деньга.

Между тем совсем стемнело, Елена зажгла свет и пошла за дровами: дом без хозяйки выстыл, удивительно, как растения в холоде да без воды, почитай, выжили, что там соседка изредка придет, польет. Проходя мимо груши, Елена задрала голову к черному куполу дерева, загородившему полнеба, пытаясь высмотреть ворона в переплетении ветвей, но ничего в темноте не разглядела, позвала даже:

– Загре-ей, – прислушалась – никто не откликнулся. – Ну и ладно, – сказала Елена, – сиди на суку, там тебе самое место, попросишься еще, а я ужо не пущу.

Возвращаясь с охапкой дров, еще раз поглядела вверх – и опять никого не увидела. Она уже сто раз пожалела, что не уговорила Сашу пойти с ней, некогда все ему, на футбол отправился, а она ночуй тут одна. После смерти Медеи никто в доме, конечно, не дежурил, – и Елена, хоть не девочка, хоть самой через каких-нибудь 10–15 лет предстояло отправиться вслед за бабушкой, – она-то, конечно, до ее лет не доживет! – побаивалась спать в доме покойницы. Александр после футбола должен был ехать к матери, в кои-то веки Аля оказалась дома, а то все в разъездах, все по командировкам, все время что-нибудь где-нибудь да случается.

Елена принялась растапливать печь, вьюшка была открыта, – и вдруг увидела в холодной печи, в золе, поверх недогоревших полешков, книгу, кто-то пытался сжечь ее, да не проследил, и книжка слегка только обгорела. Елена решила, что страницы как раз сгодятся на растопку, потому что ни газет, ни тетрадей, клочка бумаги в доме не было – все, видать, на самокрутки бабки Медеи ушло, – собралась уже вырвать первые подвернувшиеся листы, да остановилась. Книга была старая, очень старая, может, даже ценная, с собой она почитать ничего не захватила, ни телевизора, ни радио в доме не имелось, а вечер так и так придется коротать, вот и поглядит на досуге, что это за книжица такая.

Она с трудом растопила печь: дрова были сухие, но Елена, городская жительница, не сразу догадалась нащепать лучины и довольно долго провозилась с печуркой. Из-за соседней горы выбросило молодик, только народившийся лунный серп, висевший посреди неба, предвещал вёдро. Месяц, улыбаясь, заглянул в Медеино, а теперь ее, окошко, когда огонь в печи наконец занялся. Дрова весело потрескивали, сразу в домике стало тепло и уютно. Елена пожалела, что засветло не сходила за водицей, чтобы полить растения, ждущие своего часа в соседней горнице, водопровода в избушке, конечно, не имелось, зато на улице, за домом торчала колонка, но потом решила, что ночь-то зеленые приживальщики потерпят, не высохнут.