Виталий Черников - Витражи

– Нет. Чего теперь уже… что было, прошло.

– Верно говоришь. – Кудесник покачал головой, будто сомневаясь в чем-то. Помолчал. Молчал и отец.

– Хорошо, Михей. Испытаю твоих. Но зря не надейся. Давай, зови в дом. Младшей, вот, молока дай, пока парное.

Михей кивнул, взял кружку. В дверях обернулся.

– Сколько ж возьмешь, Джибута?

– За эту работу – ничего не возьму. За нее не беру. – Кудесник недобро усмехнулся.

– Как скажешь.

Дети по одному зашли в дом. Первым – Руста. Плечи расправил, руки напряжены. Ничего, дескать, не боюсь. Чего мне бояться. Попытался смотреть в глаза кудеснику – куда там. Ночь в глазах кудесника. Беспросветная, безлунная. За ним шмыгнул Ланька, быстро ощупал горницу голубыми глазами, вздохнул. И тут ничего волшебного… Последней, мелкими шажками, Санька. В одной руке – кружка, на другой – Пусёк висит, под передние лапы схваченный, к животу прижатый. Под носом у Саньки – молочные усы.

– Дедуска кудесник, можно я котику молочка в блюдечко отолью? – с порога спросила Санька, кокетничая.

Кудесник улыбнулся, как лучик по речному льду блеснул. Достал с полки блюдце, поставил в уголок.

– Как зовут твоего кота, барышня?

– Я не «барысня». Я – Санька. А он – Пусёк. – Санька присела на корточки, подтолкнула взъерошенного кота к блюдцу. Пусёк потерял интерес к окружающему, засопел, зачмокал.

Отец сидел на лавке, положив руки на колени, глядел, не отрываясь, на детей, словно прощался.

– Что ж, Санька. С тебя и начнем. Иди сюда. – Кудесник поманил ее пальцем. Санька засмущалась, оглянулась на отца. Отец коротко кивнул. Санька спрятала ручонки за спину, подошла. Кудесник простер над девочкой руки. Ланьке стало не по себе. Что-то происходило в горнице. Или это на дворе стало смеркаться? Ланька чувствовал, как комната заполняется чем-то тягучим. Все вокруг утратило четкость очертаний. Все, кроме кудесника и Саньки. Руста тоже почувствовал, дернулся, но остался сидеть, только кулаки сжал – костяшки побелели. Все звуки пропали. Из рук кудесника полился на Саньку снежно-искристый туман, завихрился вокруг. Девчушка звонко засмеялась, и Ланька сразу успокоился, почувствовал – все хорошо, все так и должно быть. Искорки сверкали, сталкивались, как будто танцевали, и Ланьке даже почудился тихий переливчатый звон. Санька завороженно стояла посреди сверкающей метели, отблески искр сияли в голубых глазах. Ланька не заметил, сколько прошло времени, пока кудесник мягко убрал руки. Искорки растерянно поблекли и растаяли. Отец шумно вздохнул. Санька, улыбаясь во весь рот, смотрела поочередно то на него, то на кудесника.

– Иди, иди к отцу. – Джибута мягко подтолкнул Саньку. Та послушно просеменила через комнату, забралась к отцу на колени, обняла за загорелую шею. Санька была сбита с толку: что же такое с ней было?

– Чиста девочка, Михей, – промолвил кудесник. – Не было в ней ничего.

Отец молча кивнул, посмотрел на сыновей. Ланька заметил отчаянный взгляд Русты. Отец отвел глаза.

– Твоя очередь, старший, – сурово сказал кудесник. Руста порывисто встал, на глаза навернулись слезы.

– Подождите, я… – просипел, с трудом проталкивая слова сквозь сжавшееся некстати горло. – У меня… я лучше всех наших могу. Я покажу, можно?

Кудесник помрачнел, пожал плечами.

– Не в том дело, что ты можешь. Это – не главное.

Руста вздернул подбородок.

– Вот увидите. – Он нахмурился, закусил губу. Ланька кожей чувствовал его страх – вдруг не выйдет. И непроизвольно напрягся – помочь.

Руста уже известным Ланьке движением поднял правую руку – резная ложка, лежавшая на столе, приподнялась, встала торчком, замерла. Руста повернулся к дверям, сделал резкое движение – дверь захлопнулась. (Санька вскрикнула, прижалась к отцу.) Кудесник скрестил костлявые руки на груди, стоял молча. Руста резко обернулся, оглядывая горницу. Ланька понял: он боялся остановиться, боялся, что скажет этот высокий недобрый старик с пронзительными черными глазами. Пусёк, недоуменно взмякнув, медленно поднялся в воздух и неторопливо перелетел прямо в руки опешившей Саньке. Руста перевел дух, обессиленно вытер пот со лба.

– Я еще взглядом полтора пуда поднимаю. И минуту держу. – Он с надеждой смотрел на кудесника. В комнате сгущались тени. Кудесник прошел в угол, зажег масляный светильник.

– А я еще огонь могу взглядом зажечь, – поспешно добавил Руста.

– Разве то важно, что ты можешь, – тихо сказал Джибута. Санька шмыгнула носом, но встрять побоялась. Ланька затаил дыхание.

– А что же? – Руста знал ответ, но не отступал. Некуда было ему отступать.

– Ты сам знаешь. Чего боишься? Если это Дар, я его не трону. А если от Злыдня Подарок, то не лучше ли его отдать.

Странно говорил кудесник. Вроде спрашивал, а ответа не требовал. «Он же все ответы наперед знает», – внезапно догадался Ланька. Ему стало не по себе – сколько же лет кудесник по земле ходит?

– Какая разница! – в голосе Русты звенели слезы. Ланька сжался. – Какая разница откуда. Главное, что с ним делать. Я… могу столько сделать! И в поле, и на охоте и… везде. Кого касается, что у меня за Дар? – Кудесник покачал головой. – Это нечестно, неправильно!

– Сынок… – не выдержал отец.

– Что? Ты свой отдал – нате, режьте, ради бога! Хочешь, чтоб и меня так же? Да? Что это тогда за Бог? Злыдень и то лучше! Он не отбирает!

Кудесник нахмурился, протянул к Русте сухую руку, раздвинул пальцы. Будто хрустальная вьюга вырвалась из-под руки кудесника, охватила Русту, закружилась вокруг. Отец вскочил.

– Сиди, Михей. Ему и так тяжело. Не мешай. – На лбу у кудесника, под темной сухой кожей, набрякли вены. – Ничего с ним не случится. Ничего плохого.

Звездная метель вокруг Русты постепенно блекла, наливалась серым. Рука кудесника подрагивала, все новые сверкающие струи ударяли в Русту, и наконец искристый вихрь вновь засиял. Ланька смотрел. Страх и восхищение одолевали его. Кудесник убрал руки. Сверкающий вихрь померк, исчез. Повисла тишина. Внезапно раздался сухой стук. Резная ложка упала на стол. Руста заплакал.

Отец вскочил, обхватил его за плечи, повел к скамье. Руста послушно шел, глядя перед собой пустыми глазами.

– Это жертва, мальчик. Великая жертва. – Голос кудесника был тих, он смотрел в окно, в рдеющий закат. Отблески пламенели в черных глазах. Казалось, что там, в глубине, гудит, мечется огонь.

– Для чего… кому? – выдавил сквозь слезы Руста.

– Для людей. Вон, для сестры твоей. Нельзя человеку на приманку кидаться. Горе она принесет, горе и погибель.

– Я бы столько мог сделать… – едва слышно повторил Руста.

Санька подбежала, всхлипывая, привстала на цыпочки, обняла тонкими ручонками, прижалась. Из-за ее спины Ланька не видел лица Русты, видел только его руку. Рука нежно гладила светлые кудряшки.