Лариса Романовская - Вторая смена

Ростя, катапультируясь обратно на сиденье, заряжал очередной анекдот – бессмысленный и беспощадный. Впрочем, сегодня неменьшим успехом пользовался бы квартальный отчет по благодеяниям. Все роли распределены, все инструкции получены. Оставалось ждать и гадать, кто сейчас нарисуется на выходе из подъезда: Димка с животным или Зайцев с этими аргументами, охотиться за которыми сперва было весело, потом муторно, а теперь неловко.

– Ведун крылаточке и говорит: «А ты не спеши, милая. Вернешься, мы тобой и занюхаем!»

– Пфы!

– Рость, а еще расскажи.

– Вуаля. Приходит старый Отладчик с работы домой, а у него там форменный шалман: дети носятся, жена с тещей ругаются, у мирских соседей крышу сорвало. А тут к нему, значит, подбегает ребенок и спрашивает: «Пап, а пап, а…»

По Фонькиному мнению, тупее этого анекдота была только байка про крылатку и двух пингвинов, но девушки все равно смеялись, искренне, хоть и слегка устало.

– «Да разве ж, сынок, это бардак? Это так, цветочки».

– Я сейчас от смеха лопну… – Соня закрыла улыбающуюся физиономию рукавом розового плаща. А у Турбины плащ был белый, напоминавший стерильный докторский халат.

– А вот вам такая байка. Просыпается однажды утром Спутник в чужой постели. Рядом с ним весьма симпатичная мадемуазель. На пальчике у нее обручальное кольцо, на голове фата. Спутник смотрит и думает: «Ну все, попал». А она говорит хриплым голосом…

– Перекурим? – Фоня дернул рассказчика за рукав, кивнул на дверь. Финал этой похабщины явно не был предназначен для дамских ушей. Ростик только отмахнулся, выдал сальную концовку истории. Девушки снова фыркнули: Соня одобрительно, Турбина удивленно. Ростя раскланялся и послушно попер на выход, поинтересовавшись про минералку и получив традиционный отказ.

– Ты с дуба рухнул или как? – Фоня вынул сигареты, закуривать не стал.

– Ну увлекся немного. Сейчас детские байки рассказывать буду.

Дверь Дуськиного подъезда глухо взвизгнула. Ростя обернулся и сразу увял, увидев как наружу выходит старикан с детской коляской.

– Знаю я твои детские. Это про то, откуда дети берутся?

Ростя обиженно захлопал губами. Насупился, как гимназист-старшеклассник:

– Нет, нормальные. Про суп из квадратного корня.

– Про это даже младенец в курсе. – Фоня тоже глянул на дверь, мысленно притормозил пружину, чтобы та не прихлопнула деда и его хрупкий писклявый груз.

– Фонька, а они вот не знают. Они же мирские. Обе. – Ростислав перестал кривляться. Так, словно его на другой канал переключили: – Они боятся. Ты что, не видишь?

Афанасий чуял тихое напряжение. Но их девочки хоть и были, по Ростиным словам, «обе мирские», за последние месяцы много чего успели узнать.

Старый выбил им три «минусовки», потренироваться. Первую они умудрились сжечь вхолостую. Плохо проверили участок, не заметили могилу собаки. Подняли в воздух призрак, он все карты спутал. Бродячую псину отловили практиканты Шварца, но она успела напугать мирских, и Контора подняла вой, влепив Севастьянычу выговор. Старый ходил мрачный и злился на развалившуюся систему подготовки. Объяснял, что в его время ликвидировать аргументы мог любой малолетний сопляк первой жизни.

«Его время» – это до тыща шестьсот тридцать третьего года. Про тогдашнюю рабочую технику Фоня, естественно, много чего слышал. Если Севастьяныч не преувеличивал, подготовочка у Сторожевых раньше была совсем другой. Они, само собой, загорелись. Савва не ломался, пообещал, что второй аргумент будут гасить по-черному. Приволок «копилочку» в форме щетки-расчески, лет триста ей было. Но, по закону вселенского свинства, Савву в момент схрона засекла Танька Онегина, хозяйка территории. Пришлось передавать объект в руки спецов. Заодно выяснили нулевую работоспособность Дуськи – явный признак того, что рядом с ней зреет недоброе. Хотя вариант с Аней не исключался.

Третий аргумент выводили из строя все вместе. Севастьяныч дождался, когда медальон с облезлым локоном изойдет на золу, потом торжественно пожал всем трясущиеся лапы, каждого тыкнул носом в личные ошибки и уперся на вокзал, на поезд до Витебска. Они остались сами по себе, руководствуясь инструкциями и поговоркой «кот из дома – мыши в пляс». И доплясались.

Старый, когда узнал про историю с хвостом, ржал как сивый мерин. Это они специально не придумывали, Дуська жуть как своевременно позвонила и пожаловалась на общую кислость жизни, сама предложив погонять собак. Считай, полдела было уже сделано. Кто же знал, что, пока он выгуливал Евдокию в сумрачном декоративном лесу, там образуется попытка изнасилования, и Турбина, вместо того чтобы отправиться в Дуськину хату с обыском, полетит разруливать ситуацию…

Пришлось наращивать Евдокии хвост и не снимать его, пока не станет понятно, что Турбиночка прошерстила квартиру. Дважды они могли проколоться за милую душу: Колпакова наследила слегка, а Дуська могла выхватить у Фони мобильник и выяснить, что звонит он вовсе даже не Фельдшеру. Но судьба хранит пьяных, влюбленных и идиотов. Афанасий выкрутился.

С Темкой Зайцевым вышло еще смешнее. Фоня с Ростей сперва валяли дурака, как того требуют традиции. Развести нового ученика – святое дело. Придумали купить Зайцева на дополнительные навыки, которых не существовало в природе. Ростя честно изображал таинственную незнакомку и наводил тень на плетень. Розыгрыш получился хиленьким, но принес немалую пользу – Дуськин верный Артемон скумекал, что от визитеров можно получить свой профит. Сам выполз на связь…

Отправляясь сегодня утром к Зайцеву, они предположили, что мирской решил продаться за идиотскую удачу в делах. Но Артемон с порога объяснил, что его ребенок повидался с покойной маменькой и теперь находится в состоянии тихого желания сдохнуть, а Евдокия на этой почве издергалась. Артемоша просил не за себя, а за жену и дочку. Так их прямо и назвал «дочка», «жена».

– Боятся они, – повторил Ростя, глядя, как сигарета, описав лихую дугу, гаснет в луже с неразличимым шипением. Бензиновая пленка покачнулась, сместила отражение «газели» и пожелтевшие щепки бычков. Все семь, длинные, выкуренные наполовину, перекочевали в лужу из Ростиной пачки.

– Зажигалку дай сюда. Студента сразу видно по полету. То карандаш у меня упрешь, то…

– Жадина вы, Афанасий Макарыч. Нет чтобы поделиться с камрадом по несчастью. Последнюю рубаху там отдать!

– Может, тебе еще последние трусы пожертвовать? Сирота казанская!

– А кто ж еще-то! Кстати, анекдот знаешь? Мирской, правда. Заходит мужик в бар, а за стойкой стоит голая блондинка, бокалы протирает…

Анекдотец оказался ударным. И рассказывал его Ростя хорошо, старательно делал вид, что все у него в порядке. А то, что он – как только Ирку-Бархат найдут – реально станет сиротой, так это чепуха, выеденного яйца не стоящая.