Андрей Дыфо - Дар Прозерпины

– Да нет, спасибо, дальше я как-нибудь сам…

– Ну уж нет, я не оставлю тебя в беде. Давай придумаем что-нибудь другое.

– Что, например?

– Ну… – протянул Подольский, – хотя бы вскроем письмо и посмотрим, кому оно обращено, – уже легче будет.

– Виктор, должен тебе сказать, что писем чужих людей я не только не читал, но и не вскрывал.

– Лёва, подумай сам, как ты сможешь выполнить задание, не зная, куда идти, в каком направлении. Вдруг адрес просто забыли написать? А оно срочное, ты сам говорил. В общем, давай соглашайся. А то мы напрасно теряем время. Предлагаю вернуться ко мне и подержать конверт над паром, клей сам и отойдет. И ничего не будет видно, уверяю тебя. Потом мы снова запечатаем письмо, и ты его благополучно доставишь куда следует.

– Так будет же видно, что его вскрывали…

– Да не будет, мы его снова заклеим. Немного помнем, будто конверт на почте завалялся по всяким мешкам и ящикам, и всё в порядке.

– Точно?

– Абсолютно.

– Да нет, спасибо, чего-то не хочется.

– Фрумкин, решайся. У меня терпение не вечное. Я тебе реальную помощь предлагаю, а ты нос воротишь, – начал обижаться Виктор.

Фрумкин задумался. Отвергая помощь приятеля, он обижает человека и сам остается в непонятной ситуации. А если, действительно, по обращению в письме он сможет узнать, кому оно предназначается? Ведь Фрумкин долгие годы работал на почте и почти всех, где кто проживает, знавал на своей территории… не в лицо, конечно, а по именам и фамилиям.

– Ладно, пошли, – решился он.

Снова поднялись на второй этаж к Подольскому и, не раздеваясь, сразу протопали на кухню. Виктор тут же поставил чайник. Фрумкин достал конверт и передал его Подольскому. Тот покрутил его в руках, еще раз посмотрел на свет.

– Нет, так ничего не видно. Будем вскрывать, – произнес он тоном хирурга.

Чайник начал неуверенно подкипать, потом загудел на полную катушку. Подольский снял крышку и поднял конверт над паром. Сначала довольно долго ничего не происходило, и почтальон уже начал волноваться, что конверт попортится и так ничего и не выйдет. Но его опасения опровергла практика: тонкая клеевая полоска, закреплявшая конверт, стала поддаваться, и письмо, словно по мановению волшебной палочки, раскрылось.

– Ну, смотри! – торжественным голосом произнес Подольский, вкладывая письмо в руки Фрумкина. Тот как-то очумело посмотрел сначала на Виктора, потом на конверт, потом снова на Виктора и неохотно принял конверт дрожащими руками. Подошел к окну и стал неуверенными движениями вынимать его содержимое.

Письмо представляло собой совершенно обычный лист бумаги размером А4. Белый-белый. Просто поразительной белизны, какой Фрумкину никогда доселе не доводилось видеть. Текста было немного. Фрумкин опустил глаза, всматриваясь в то, что там написано. Сообщение занимало всего лишь строчку и состояло из трех коротких слов. «Я В ПУТИ». Фрумкин, ничего не понимая, передал лист Подольскому. Тот прочитал вслух по слогам: «Я-В-ПУ-ТИ» – и также недоуменно уставился на Фрумкина. Оба молчали. Молчало все вокруг. Тишина вдруг тисками сдавила уши, а потом взорвалась громким звуком распахнутого балконного окна дома напротив. Резко померк дневной свет, небосвод заволокло свинцовыми тучами, но дождь не пролился. Набухшие тучи крепко держали влагу.

– Что? Что все это значит? Чертовщина какая-то! В каком пути? Кто в пути? – Последние слова Подольского перешли практически в свист. Он задыхался. Как и Фрумкин. То ли страх, то ли физический спазм сдавил горло. В глазах у обоих резко потемнело, сердце застучало, точно отбойный молоток…

– Мне пора, – только и смог пролепетать Фрумкин и, шатаясь, направился в прихожую, где, не замечая и не разбирая раскиданных ботинок, вешалки, зацепившейся за пальто, раскрытой дверцы шкафа, с трудом распахнул входную дверь, дрожащей рукой найдя замок, вывалился наконец из комнаты на лестничную клетку. Но и здесь ему не было покоя, а потянуло на улицу, – скорей, скорей отсюда. Не помня себя, он сбежал вниз по лестнице и вылетел во двор. Здесь гулял ветер, нагибая и тормоша кроны деревьев, срывая белье с веревок, перетянутых между домами, унося простыни, платки и детские ползунки да маечки неведомо куда. Не останавливаясь, Фрумкин помчался что было духу к Главпочтамту. Скорей! Туда!

На полпути он заметил, что за ним бежит Подольский, и прибавил скорость. Но Подольский был моложе, да и, пожалуй, сильнее Фрумкина, так что, как почтальон ни старался, тот его вскоре догнал.

– Ты чего?

– А ты чего?

– Смотрю – бежишь, и я за тобой. А ты чего?

Фрумкин даже не успел подумать, куда он так припустил и зачем. Магические слова из письма будоражили его сознание и не давали успокоиться. Бежать. Вперед. Скорей-скорей. Не отвлекаться ни на что, даже на Подольского.

Ага, вон и здоровенное темное здание почтамта, которое видно на километры вокруг. Туда, быстрей туда! Спрятаться! Покаяться! Явиться! Броситься в ноги!

На проходной дядя Ваня даже не успел рта раскрыть, как мимо него проскочил сначала почтальон, а потом какой-то незнакомец и оба исчезли в глубине здания.

Фрумкин бежал вперед без оглядки. Коридор. Знакомый, темный, пыльный, родной. Вот поворот налево, вот – направо. Сзади шаги, вероятно, Подольского. Чего он увязался? Обогнать, обогнать его. Не пустить. Я первый. Я-я-я-я-а-а-а-а!!!

Еще поворот, еще. Теперь должна быть дверь, за которой его ждут. Нет. Стоп. Ее нет, а вместо двери снова коридор. Но он не мог ошибиться. Не мог! Это просто невозможно! Исключено! Он тысячи раз проходил по этому коридору. Фрумкин понял, что сейчас некогда рассуждать, и понесся дальше. Рядом, чуть позади буквально на полшага, бежал Подольский, пытаясь обогнать его на поворотах. И вот заветная дверь впереди. Долгожданная. Обожаемая. Фрумкин почему-то знал, что она уже открыта и ключ не потребуется. Он, не останавливаясь, вломился в дверь, а за ним прошмыгнул Подольский.

Помещение отдела доставки. Стол, заваленный письмами. Конторка, стул. На стуле сидит Иван Иванович Иванов, который с прибытием Фрумкина тут же поднялся и остановил секундомер на круглых старинных карманных часах на цепочке с откидной крышечкой.

– Поздравляю. Пять минут двадцать восемь секунд – Фрумкин, и пять минут двадцать девять секунд – Подольский. Поздравляю еще раз, Лев, вы выиграли.

– Что? – опешил Фрумкин, не ожидавший такой встречи и пришедший вдруг в полное смятение от того, что было сделано, увидено, и, конечно, от пробежки.

– Вы выиграли. – На устах Ивана Ивановича заиграла странная улыбка.

– Что выиграл? – спросил Фрумкин, растерянно взирая округлившимися глазами перед собой на человека во всем черном.

– Потом узнаете.