Елена Суханова - Лучезарный след

С сорока́ми такая же история. Наши числительные «тридцать» или «пятьдесят» состоят из числа с прибавлением десятка. И понятно, о каком именно количестве десятков идёт речь. Когда-то вело спокойное существование числительное «четыредесят». А сорока́ми исчислялись шкурки животных, дорогие меха. Один сорок включал в себя как раз около четырёх десятков шкурок. Столько требовалось для пошивки длинного мужского кафтана, носившего похожее название. Потому сохранилось слово «сорочка» – длинная одежда. Правду сказать, современные сорочки иногда даже зад не прикрывают.

Подобный процесс теперь происходит со словом «нелицеприятный». Многим кажется, что оно имеет значение «неприятный», тогда как между ними языковая пропасть. Ещё какую-то сотню лет назад все знали, что лицеприятие – это пристрастие. Предпочтение одного лица другому из соображений выгоды.

Впрочем, прежнее понимание слова предано забвению, а Лазарь вообще иностранец. Что с него взять? Да и сковородки под рукой нет.

Но меня-то раздражает!

И очень раздражает, что сковородки не оказывается, когда при мне говорят «звОнит» или «моЁ день рождения». Поубивала бы!

– Ой, дурафья! – издевательски согласилась я. – Как же так получилось-то?!

И направилась дальше, постоянно оглядываясь, дабы обязательно узнать в какую комнату намылился Лазарь. Он тоже то и дело оборачивался, и мы сталкивались взглядами, вслед за чем принимали вид будто совершенно друг другом не интересуемся. Любопытство – штука заразная. Лазаря, по всей видимости, тоже глодало желание разведать, в какую комнату я иду ноги выгуливать.

Добрыня наблюдал за нами с подоконника. С ним нескуренная луна, через стекло. Мы с Лазарем постучались в двери одновременно. Зараза! Его ждут на той стороне, где по пять человек в комнате. Поди узнай, кто из них его избранница!

Ну и пусть! Услышав голос, разрешающий войти, я потянула дверь на себя. Пересвет дома, соседи отсутствуют. Уже успех!

Я вошла, остановилась посреди коврика. Усмарь оторвался от кроссворда. Или что там у него в журнальчике?

– А Дубинин? – для чего я изображаю, что забрела сюда по другой причине? Можно подумать, ради Милорада стала бы надевать туфли и платье.

Пересвет отложил журнал и оглядел меня с ног до головы. От этого взгляда аж пробрало.

– Его нет. Отлично выглядишь.

Из коридора донеслись упорядоченные звуки гитары, затем пение.

– Спасибо, – ответила я. Счастливая до сумасшествия улыбка и ноги! Ноги! Ноги! Ещё бы не отлично выглядела!

И похоже, Усмарь забыл наш последний разговор.

– Видишь, как замечательно. Чувствую, тебе хочется праздника и всенародного ликования.

Как верно подмечено.

Коридорная примадонна всё заливалась, но сейчас её пение не раздражало.

– Праздника? – переспросила я. – Смотря какого. Ликования? Не думаю, что можно найти достаточно большую толпу ликующих по данному поводу.

– Хорошо. Обойдёмся без толпы. Так чего тебе сейчас хочется?

– Не знаю, – я на мгновение задумалась. Что бы такого пожелать, пока золотая рыбка спрашивает? Что-нибудь обязательно связанное с ногами. – Наверное, танцевать.

Пересвет смотрел на меня несколько секунд. Потом улыбнулся ещё шире.

– Вот как? Ну, пойдём.

Дальнейшее крутилось в каком-то пылком, страстном вихре. Среди чужих лиц, незнакомых интерьеров, дикой музыки. Неизменным в этой летучести оставались лишь глаза Усмаря, его руки. Между выпитыми коктейлями, насмешившими шутками. Сквозь косые или, напротив, восхищённые взгляды откуда-то со стороны, я замечала одного его. Всё моё естество заполнял восторг от возвращения ног. И ещё больший – от близости Пересвета.

Восторг, не утративший накала до утра.

Кто-то вошёл. Снял обувь. Сел на соседнюю кровать, пружины заскрипели. Сон уходить не стремился. Я чувствовала тепло Усмаря, слышала стук его сердца. Луч солнца падал сквозь щель между занавесками, неминуемо приближался к моим глазам. Пришлось просыпаться.

Я увидела Дубинина. Раз он пришёл с работы, значит, около девяти. Спать нынче довелось совсем мало.

– Привет, – пробурчала я, – как отработался?

Дежурный вопрос. Просто показалось, что нужно его задать. Мне сейчас нет дела до трудов Милорада.

Братец посмотрел так, словно ему в данный момент не было никакого дела до меня.

– Я не с работы, – ответил устало, – из Академии. Всю ночь бились. Никак повторить не можем.

Ах, он меня ещё и обманул!

Впрочем, хорошо, что очередной опыт с исчезновением не удался.

И то, что Пересвет этой ночью не работал. Если б не так, я бы обнаружила обман Дубинина раньше, и…

– Вот и ладненько. Не хватало…

Дубинин взорвался:

– Да как ты не понимаешь, Вьюжина? Мы должны повторить. Всё просчитано!

Хорошо, что не толкует про систему.

Пересвет потянулся и открыл один глаз.

– Чего ты орёшь? – недовольно проворчал он, на что Милорад отозвался гневным хмыканьем.

Я поняла, что глаголить нотации и отчитывать меня за прошедшую ночь братец не намерен. Не до того теперь. Собственно, мы в постельные дела друг друга обычно не вмешиваемся. Так, позволяем себе делать иногда ехидные замечания.

Я поудобнее устроилась на плече Пересвета, сообразив, что лучше не приставать к Милораду со своей точкой зрения. Фу! Как неграмотно выразилась. Огрейте меня кто-нибудь сковородкой!

Дубинин начал переодеваться. Стянул рубашку. Затем до него дошло. Повернулся:

– Погоди. А как?…

– Как взрослые люди, – всё так же досадливо ответил Усмарь.

– Да я не об этом.

– Исцелилась, – на моём лице снова возникла обалделая до оскомины улыбка. Я зачем-то высунула ногу из-под тонкого одеяла. Кого после восхода солнца можно удивить человеческими ногами Добряны Вьюжиной?

– Рассказывай, – Милорад сел на кровать (пружины опять: кхе-кхе), забыв надеть рубаху, какую держал в руках. Его щуплый голый торс позволял заняться обстоятельным подсчётом рёбер. (Толстеет он! Не смешите меня. Или от нервов так сильно схуднул?)

Но в этот миг дверь отворилась, и вошёл Ратмир. Поставил спортивную сумку на свою кровать. (И куда всё-таки он по ночам с такой большой сумкой шлындает?) Увидел меня и издал развесёлый возглас. Поздоровался со всеми, а потом сообщил:

– Сейчас видел, как твою бывшую соседку стражи под руки из общежития выводили.

Моментально меня пробил озноб. Радость замёрзла.

– Какую соседку?

От улыбки не осталось и следа.

– Ну ведьму. Как её? Лучезару.

Мы с Милорадом переглянулись.

Неужели Верещагина вернулась? Вот ненормальная! Я выпрыгнула из кровати как была – в длинной майке Пересвета со странной, тягомотной надписью белым по чёрному «Конец света, о котором так много говорили сектанты, свершился вчера. Итак, чего начинаем ждать сегодня?» А что? Встречается и хуже. Я как-то видела в «Изрядном» женщину в рубашке с надписью «Я самая стройная!» размера этак пятьдесят четвёртого, не меньше. Что это? Аутотренинг?