Елена Суханова - Лучезарный след

С тех пор волосы отрасли. Экспериментировать с ними охоты у меня больше ни разу не возникало. Встрепенулась – и снова вернулась к консерватизму. И, думаю, если вновь захочу встрепенуться, то совершу это при помощи численного вмешательства, а не волшебного.

А к деньгам, как выяснилось, Лучезара равнодушна. Всё, что зарабатывала, тут же спускала. Глупо. Нелепо. На шмотки, дорогую еду и вечеринки. Очень любила игривое вино и танцы до упаду. Упад, мешающий соседям, в общежитии под запретом. И Лучезара подключила к своим гулянкам всех соседей на этаже. Чтобы все вокруг являлись участниками, а не бегали жаловаться. Она угощала игривым вином и медовухой толпы страждущих бесплатной радости. Толпы не иссякали. Если кто-то хотел спать и отказывался принимать участие во всеобщем дурдоме, Лучезара не спорила. Она шептала заклинание тишины возле двери комнаты, после чего людей внутри ничего не беспокоило. Хотя если б вышли наружу, то оглохли бы от гремящей музыки. Такие же заклинания Чародейка произносила около выходов на обе лестницы, чёрную и белую. И к людям с других этажей не доносилось ни звука. Тогда как у нас в коридоре пелись песни и громко произносились тосты. Кто-то танцевал, кто-то матерился. И так через день, а то и ежедневно.

От царящего почти постоянно шума-гама (в нашей комнате никто заклинание тишины прочитать не удосуживался) я убегала к Милораду. Мы привыкли друг к другу, не стесняли и не мешали. Даже забывали, что не в одиночестве. Он занимался своими делами. Я читала. Он изобретал. Я готовилась к занятиям. Соседей Дубинина по комнате часто не оказывалось дома. Но и когда они появлялись, то не испытывали неудобств от моего присутствия. Картина-то много раз виденная. Парни, по-моему, уже научились считать меня за мебель. Да и вообще, эти ребята не относились к числу стеснительных. При мне они спокойно говорили и творили, что вздумается. Я прикидывалась ветошью. Меня в краску тоже не особо вгонишь. Гармония.

Милорад, напротив, стремился в гости к нам. Он получал совершенно непонятное мне удовольствие от разговоров с Лучезарой. Расспрашивал её про Остров, про нравы его обитателей, про порядки. О Чародейном сословии Лучезара распространялась охотно. Обещала привезти, как поедет домой, сувениры (Дубинин сам купить не может, что ли?) и интересующую его литературу. Они много шутили и смеялись. Лучезара для порядка кокетничала с Милорадом, тот делал вид, что восхищён ею. Игра обоих устраивала. Однако стоило Дубинину коснуться личной жизни или семьи Чародейки, как она сразу замыкалась и уходила от ответа. Да и домой съездить так ни разу не собралась. Между тем прошло два месяца. Наступил грудень. Установились морозы. Близился праздник Перелома – зимнего солнцестояния. А за ним последует стужень, и наступит время ученических испытаний по всем предметам. На учёбу Лучезара плевать хотела. У неё копились долги. Никак не могла взяться за написание нескольких контрольных работ. И только предупреждение о вероятном недопуске к испытаниям заставило её задуматься о том, что в учебных заведениях люди обычно учатся. Может и не все, но такие недолго.

Лучезара обратилась к Дубинину. Он за деньги мог написать не только контрольную, но и многотомный трактат на любую, пусть и самую кошмарную тему с неудобоваримым названием.

Только спросил:

– А сдавать каким образом собираешься? Я бы пошёл за тебя, но как-то не похож, и внимание к тебе повышенное.

– Не знаю, – нервно дёрнулась Лучезара. – Испытаний я всегда боялась. Буду надеяться, что ко мне не только внимание, но и лояльность повышенная.

Милорад знал, о чём говорил. Ему случалось сдавать испытания и зачёты за других. И работы он для посторонних часто писал. Особенно для своих соседей. Парни относились к учёбе не многим ответственней Лучезары.

Согласился. Обговорил с заказчицей цену и ушёл к себе. А я полюбопытствовала:

– Для чего ты в Академию пошла?

Лучезара нахмурилась:

– Хотелось с Острова смыться.

Я хмыкнула:

– Многие, наоборот, туда попасть мечтают.

– Многие? – Лучезара скривила губы. – Не уверена. Что там хорошего?

Она опять нервно дёрнулась, схватила пачку сигарет и выскочила из комнаты.

Мы с Радмилкой сразу заметили, что у ведьмы не всё ладно с головой. Она взрывалась на пустом месте, иногда совсем без повода. Сегодня, к примеру, могла беситься от того, что я случайно уронила на недостаточно чистый пол её полотенце, а завтра тем же самым полотенцем начинала пыль вытирать. Когда она с Радмилкой в первый раз поругалась из-за мелочи какой-то, то начала излишне громко утверждать, что мы сразу предвзято к ней стали относиться. Пометала молнии, посквернословила и гордо удалилась. На целый день. Радмилка притихла, а потом некоторое время ожидала кары. Позднее их ссоры вошли в привычку. Они били чашки об стены, а тарелки – об пол. С посудой вскоре стало трудновато. Я начала прятать свою кружку в тумбочку. И не только я. Девчонки прекратили лаяться, но, по всей видимости, Лучезаре не хватало адреналина. Она купила сервиз. Радмилка всего лишь не одобрила цвет рисунка на тарелочках. Принялись взрываться бомбы. Сервиз безвременно почил. На другой день Чародейка приобрела новый. Довольно быстро Радмилке надоели склоки. Однако сдерживать себя она не умела и не хотела. Скандалить стали реже, но активней. Зато потом девчонки мирились, обнимались, извинялись и признавали, что всё-таки любят друг дружку.

– Чокнутая она, – за глаза ставила диагноз Радмилка.

И это походило на правду.

– Грубая она, – втихаря осуждала Лучезара.

Это на правду не походило. Вызывало ни разу не реализованное желание посоветовать посмотреть на себя.

Я старалась молчать. Не люблю ругань. Я пацифист. Пока не трогают, конечно.

По сути, это всего лишь будни. Надёжа тоже ссорилась с Радмилкой. И со мной. Сколько раз? За почти три года совместного проживания по пальцам пересчитать можно. И далеко не так дико. А вот Златкины соседки, случается, дерутся.

Можно было бы закрыть глаза и списать всё на паршивый характер. Только вот седмицу назад произошло то, что нас с Радмилкой заметно припугнуло. Лучезара погнула ложку. Чайную. Мою любимую. С цветочком. Взглядом.

Просто Радмилка взяла без спроса ведьмину кофточку. Примерила на себя. На Лучезаре кофточка висела, а Радмилку обтягивала. Зря, конечно… Не вовремя вернулась домой хозяйка. И началось.

– Барышникова! Я тебе разрешала трогать мои вещи?

Насколько я помню, сей аспект просто ни разу не обсуждался. Да и не произошло ничего непоправимого. Не порвала, не замарала.

– Верещагина, не верещи! Я всего лишь прикинула. Лучше дай поносить.

Но Лучезару понесло. Она драла глотку, как ненормальная. А затем… Мне показалось, будто Чародейка вспомнила о чём-то. Сжала кулаки, напряглась, покраснела, подавила в себе очередной раздражённый вопль. Ложка лежала на столе. Лучезара уставилась на неё, и та вдруг заискрила. Покрылась копотью, закрутилась в спираль. Потом подпрыгнула, ударилась о потолок, оставив там тёмный след, срикошетила от стены и улетела под шкаф. Радмилка побелела и попробовала вжаться в зеркало. А Лучезара закрыла лицо руками. Постояла, тяжело дыша, и через полминуты исчезла, чтобы вернуться поздно вечером. Она успокоилась. Подарила Радмилке кофточку. Та приняла, чтобы только не возражать. Ещё ведьма извинилась передо мной за уничтоженную ложку.