Елена Суханова - Лучезарный след

В общем, не нашла я, что рассказать Добрыне. Не про школу же. Да и почему я должна откровенничать, а он – нет? Беседа выходила сухой и пресной. Я подумала, что мы можем стать интереснее друг другу, если не будем ничего скрывать. То есть он и так знает обо мне слишком… Короче, когда мы шли через мост, я остановилась и в лоб спросила:

– Кто ты?

Добрыня вновь улыбнулся. На щеках появились ямочки.

– По-моему, ты догадываешься.

Откуда он знает, что у меня на уме? Или у него манера поведения такая – изображать из себя всеведущего?

– Ты не можешь знать о моих догадках.

– Я знаю.

Ха-ха!

Мне совсем не смешно.

– Что ты ещё про меня знаешь?

– Что с тобой происходит после заката. Что ты испытываешь.

– Некрасиво влезать в душу другого, – медленно и негромко вымолвила я.

– Я не влезаю, – он тоже заговорил тихо-тихо. – Просто я видел такое много раз. Сам проходил. И ещё я слышу эмоции так же, как запахи. Ярко.

Я отвернулась. Отошла к краю моста. Облокотилась на каменный парапет. Внизу умиротворяюще журчала вода. Помедлив, Добрыня подошёл и встал рядом.

– Это временно, – начал он (ох, лучше б не начинал!), – пройдёт.

– Когда? – громче, чем хотелось, вскричала я. Не знаю, через что он там проходил, но мне каждый день проходить противно.

Добрыня пожал плечами.

Здорово! Всё он знает, кроме того, что действительно важно.

Я не желала продолжать прогулку. Но почему-то стояла. Ждала, чего он ещё скажет.

– У нас живёт девушка с телом паука, только голова человечья. Вот уже пятнадцать лет. По сравнению с некоторыми тебе просто повезло.

Почему они все меня успокаивают? Вадим Ростиславович, Власта, этот? Да, я помню, сама говорила: «Всегда найдутся люди, кому хуже, чем мне». Но это же не значит, что я должна радоваться невзгодам. Принимать их как данность рано или поздно приходится. Однако до такого я ещё не созрела.

– Я замёрзла. Пойду домой, – резко бросила я, развернулась и сделала несколько шагов.

– Добряна! – услышала окрик.

– И слушай в следующий раз эмоции кого-нибудь другого, – обернувшись, крикнула я и пошла прочь.

В доброе расположение воротилась быстро. Ещё не дойдя до общежития. Я отходчивая. Взвилась, по сути, на пустом месте. Да и не обязан малознакомый человек проявлять чуткость. И вообще плохого он точно ничего не хотел сказать.

Зараза!

Ну не бежать же мне теперь к нему извиняться! Не объяснять же, что у меня просто дни гормонального идиотизма, когда я всех ненавижу! Тьфу ты!

Да наплевать!

Нет. Не наплевать. Видеть его не хочу!

На ступеньках общежитского крыльца стоял Здравко.

– Ты здесь откуда? – огорошилась я.

– Добряна, ты мне так нужна! Так нужна!

Звучит, как дифирамб.

– Что произошло?

– Добряна, спасай! Срочно нужно десять гривен.

Я почувствовала, как мои глаза круглеют.

– Ты мыла объелся? Где я возьму такие деньги?

– Добряна, – Здравко бухнулся на колени. Прямо там, на крыльце. Глаза мои стали ещё круглее. – Меня головы лишат. Срочно нужно. Шестнадцать гривен через двадцать минут отдавать. Шесть я уже нашёл. То есть у меня были. Домой съездить не успеваю. Выручи, а? Должен буду.

Видать, его сильно припёрло. Даже отыскал, где я живу.

Мимо прошли незнакомые девчонки и расхохотались, глядя на нас.

– Встань! – прошипела я, – конечно, будешь. – Я собралась расспросить, что, собственно, произошло, но… И надо же было попасться на глаза Пересвету! Он вышел из дверей общежития. Увидел, как Здравко поднимается с колен. Окинул внимательным взглядом его долговязую фигуру.

– Добряна, пожалуйста!

Я знаю, что Здравко живёт приблизительно в часе езды от «У Владимира». Тоже в общежитии. Он учится на счетовода. И выплата его меньше, чем у меня. Гривны четыре. Академия вообще лучше всех оплачивает жизнь своих подопечных. Правда, по Великоградским меркам да и по меркам Лебяжьего – это сущие мелочи.

Кому же умудрился задолжать этот лопух, что так боится? Головы лишат. Тоже мне. Кто станет с твоей головой возиться из-за шестнадцати-то гривен?

Я посмотрела вслед Пересвету, который направился к ларцу, и проговорила:

– Здравко, у меня нет десяти гривен. Но я знаю, у кого занять. Когда вернёшь?

– Через два дня. В пятницу, – выпалил тот. – Чтоб в Новый год с долгами не входить. Плохая примета.

– А в долгах, в принципе, ничего хорошего нет, – я потащила его за собой, договорилась на вахте, что Здравко – мой гость всего на несколько минут, и мы поднялись на десятый.

В 1003 Ратмир пребывал в одиночестве и в прекрасном расположении духа. Ах да! У них сегодня со Златкой свидание.

– Дубинина нет, – заявил он, едва завидев меня.

– Я к тебе.

– Что-то повеяло опустошением карманов.

Я помялась возле порога. Здравко точно так же мялся на лестнице. Только он ещё и за свою голову переживал. А мне какое дело до его головы? Зачем я здесь?

– Десять гривен.

– Твою мать, Добряна!

Деньги Ратмир всё-таки дал. Под честное слово, что к вечеру пятницы они вернутся в его карман.

В четверг утром мы встретились с Дубининым в коридоре Академии.

– У меня новость, – начал братец и сразу добавил: – Однозначно плохая.

– Давай, – напряглась я.

– Матушка собирается приехать на следующие выходные.

Ой! Действительно плохо. Мама Милорада обычно останавливается в Великограде дня на три-четыре и ночует у нас в 1407. Смущают её Ратмир с Пересветом. Во всяком случае, она так говорит. А вот Лучезара не смущает. Когда матушка приезжала осенью, то замечательно проводила время с Чародейкой в обсуждении сериалов.

– Ну, я сказал, что ты приболела, а Лучезара съехала, – продолжал отчитываться Дубинин. – А то мама по ведьме скучает. Уж не знаю почему…

– И? – тревожное ощущение во мне выросло именно потому, что Милорад продолжал отчитываться. Обычно он просто ставит в известность о скорейшем приходе чего-то и мы вместе решаем, как выпутаться. А тут стоит, рассусоливает.

– В общем, я сообщил, что ты под небольшим заклятием, тревожить тебя нельзя и всё такое.

– Дубинин, ты обещал! – не сдержала я всей полноты голоса.

– А что оставалось делать?

– Врать!

– Я не умею врать. И потом, ты всегда сама твердила, что врать нехорошо.

– Нехорошо станет нам, когда…

– Да подожди! Я сказал ей, мол, нет ничего страшного, ты просто спишь постоянно. Только не в хрустальном гробу, как она сразу подумала. Помнишь тот фильм? А вполне в обычном. Ну, в кровати у себя, и тревожить тебя нельзя никаким образом. Тут только одна зацепочка. Ты со своей мамой и так редко созваниваешься, а теперь вообще не звони. Я звонить буду. Насочиняю что-нибудь. А то моя узнает. И не нервничай. Моя твоей не расскажет.