Дебора Бианкотти - Нексус

Он приезжал сюда раньше, летом, когда у него еще было имя. Тогда утренний туман медленно рассеивался под дневным солнцем. Сейчас стояла зима, и это красивое приглушающее звуки одеяло будет лежать в лесу весь день. Было холодно, но не морозно, ничего, с чем его невидимое тело не могло бы справиться.

Издалека он ощущал на лице туман, и это было приятно. Он споткнулся о древесный корень поперек тропы и оторвал подошву еще больше, потом приноровился идти, поднимая правую ногу чуть выше.

Тропа уходила вверх от шоссе, взбиралась на холм и спускалась вниз по склону. Вокруг смыкались папоротники и туманная тишина, нарушаемая только каплями воды и редкими птичьими трелями.

Он слышал собственные шаги по тропе: хлюпанье влажных листьев, хруст веточек, шлепанье отрывающейся подошвы. Самое громкое существо в этом мире. Повсюду вокруг него замирали звери на своих тропах, птицы на ветках, потревоженные проходящим мимо существом.

Ему хотелось запеть, зашуметь как можно громче, доказать себе, что он существует. Но в то же время хотелось замереть, дышать неслышно, раствориться в окружающей тишине. Может быть, навсегда. Он дрейфовал между этими двумя желаниями с того дня, когда оттолкнул от себя мир. С того дня, когда вблизи увидел, что может сделать толпа, что сам он натворил с пистолетом в руках.

Это зрелище сделало невозможным все остальное.

Большую часть времени он плыл по течению, не признавая ничего, не ища ничего, довольный тем, что ничему не принадлежит. Но потом его стали одолевать мысли: не всегда же он плыл? Он должен быть, должен существовать. Кто-то где-то когда-то помнил его.

И тогда он просыпался в новом месте.

Например, в безликом гостиничном номере высоко над городом. Там был холодильник, забитый продуктами, поэтому он остался там на какое-то время, любуясь видом, ожидая более ясных воспоминаний… Пока не набежали служащие и не принялись восклицать и суетиться. Появилась большая миска с фруктами, и его тело чуть не вскрикнуло при виде нее. Он помнил фрукты у себя в руках, их вкус.

Но потом примчались гости отеля. Какая-то деловая тетка кричала в телефон, а ее муж бросился наливать напитки. Он выскользнул за дверь незамеченным, пока в номер вкатывали их дорогущий багаж.

В другой раз он проснулся в потрескавшемся кожаном кресле на чердаке. Ему казалось, что он спал там с кем-то: кожа к коже, долгие объятия. Были ли это его воспоминания или рассказанные кем-то истории? Какие-то прежние желания, которые его больше не волновали?

Пока он там сидел, по складной лестнице поднялась девушка его возраста, немного похожая на гота. Она долго сидела в кресле, уставившись в стену. Не та девушка, которую он целовал когда-то, но очень похожая, возможно, ее близнец. Она уронила лицо в ладони. Просила прощения, не у него, но у кого-то, чье имя растаяло, едва сорвавшись с ее губ.

Затем был еще один дом и комната, которая, если верить памяти, принадлежала ему, не считая вороха кружев и ситца. Он бродил по холодному, опустевшему на время каникул дому, спустился по лестнице и в растерянности постоял в коридоре. Все было прибрано, фотографии на стенах висели аккуратными рядами. Но в душе он помнил бурю, навсегда сорванные с привычных мест вещи…

Затем старое здание театра в Верхах, огороженное развевающейся полицейской лентой. Его дрожащее тело стояло на заваленном мусором тротуаре. Еще одна его бывшая комната, перевернутая вверх дном. Стальные двери и окна, забаррикадированные лестницы, тошнотворное воспоминание о людях, которые убегают, страдают, исчезают из его жизни. И когда он вышел из здания – весь потный, несмотря на холод, – со всех сторон на него обрушилась пустота. Пустая стоянка для подержанных автомобилей через пустую улицу. Он не должен стоять здесь, под этим окном. Он не должен быть здесь…

«Все в порядке, – сказал он себе. – Я больше не там». Он заставил себя глубоко вдохнуть сосновый воздух.

Он продвигался по побережью на автобусах, в автофургонах, в пикапах и на легковушках. Возможно, он даже немного проехал на внедорожнике, который обнаружил, околачиваясь возле круглосуточного магазинчика, – он помнил, как трудно было заставлять себя не сворачивать с дороги. Проще было прятаться в чужих машинах и позволить им везти себя на север.

Теперь тропа извивалась между стройными и редкими бледно-серыми секвойями, похожими на призраков. А он все еще воевал с собой. Он пришел сюда, в это знакомое место, чтобы воссоединиться с миром? Или раствориться навсегда?

Он остановился вытащить сосновую шишку, застрявшую под оторванной подошвой.

Кто-то еще был с ним здесь тем летом. Они вместе прогуливались по этой тропе и разговаривали. Как нормальные люди. Кто был тот парень? Он помнил только впечатление, что человек, как никто прежде, очень старался, прилагал усилия, чтобы увидеть его, узнать. Друг. Где сейчас этот друг?

«В плохом месте», – говорило чутье. Должен ли он очнуться от этого туманного сна и помочь ему? Что произошло?

«Ты не хочешь идти туда», – сказало чутье.

Он вынырнул из раздумий и теперь просто шагал, неся еду в руках, вместо того чтобы есть ее, и вместе с тропой петляя по окутанному туманом лесу. В памяти всплывали обрывки шуток того лета, непонятные и несмешные. Он осторожно огибал места, где тропа почти соскальзывала со склона.

Впереди было море. Прозвучал туманный горн [4] Туманный горн – специальный звуковой сигнал, используемый на судах и маяках для предупреждения столкновений во время тумана. – Прим. пер. , и в воздухе запахло солью. Он слышал, как внизу бежит ручей, и всматривался в туман в поисках далекого берега. Весь его разум был полон этого тумана. Иногда ему хватало сил идти в нем на ощупь, цепляясь за что-то. Иногда просто хотелось позволить туману навсегда стереть все из его разума.

Наконец он нашел грубую лестницу, спускающуюся к бухте. Был отлив. Он спустился и прошел по галечному пляжу к мокрым серым валунам.

Там блестела лужа приливной воды, отражая туман. При его приближении два краба с розовыми ножками метнулись под выступ – животные всегда его видели. Он присел на корточки и склонился над неподвижной водой. В отражении он увидел лицо, которое мелькало в витринах магазинов. Более худое, чем он помнил, и заросшее бородой. Он отвел свои длинные волосы назад, чтобы получше рассмотреть черты лица и глаза, которые едва ли знали, что они ищут.

Неудачник. Может, ему лучше просто войти в этот океан, чтобы волны наконец забрали его?

Он поднял взгляд на прибой, несущий белую пену на галечный пляж, на скалы, выступающие из моря в туман, – остатки береговой линии, съедаемые приливами и штормами.

Этот прекрасный мир останется прежним независимо от того, будет ли он здесь, чтобы видеть его.