Эндрю Блам - Сеть. Как устроен и как работает Интернет

– Если вы хотите поговорить о щепе, то я как раз тот парень, с которым можно поговорить о щепе, – смеется он. – И если у вас плохая щепа, я могу рассказать, как сделать ее хорошей.

Он даже как-то раз оказался в Прайнвилле, где устанавливал дробилку на городской лесопилке по заказу городской администрации. В двадцать четыре года он уже был отцом четверых детей, и он решил заняться компьютерами, чтобы больше зарабатывать. В 1998 году, выполняя заказ в Сиэтле, он узнал о контрактной позиции в дата-центре Microsoft , на которой платили 16 долларов в час. Приехав на место, он понял, что когда-то участвовал в строительстве этого здания в качестве металлурга:

– Я вошел и понял: эй, да я здесь уже был! Потом мимо меня проковылял какой-то малый, и я решил, что это уборщик. А потом он появился снова, и оказалось, что это тот самый парень, который должен проводить интервью со мной.

Пэтчетт закончил в разное время несколько технических курсов, но парень, просмотрев его бумаги, спросил: «И что все это значит? Почему я должен взять вас на работу?» Это было для Пэтчетта уроком:

– Я ничего не знаю. Я знаю довольно, чтобы как-то разобраться в жизни, но чему я научился на всех этих курсах, так это тому, что в принципе я знаю недостаточно.

Через месяц его наняла Compaq , которой нужен был управляющий дата-центром.

– Ну, я начал как настоящий хороший менеджер: пришел туда, покрасил стены в кабинете и поставил искусственные цветы.

Microsoft включила его в команду, занимавшуюся глобальными сетями, и он отпраздновал смену тысячелетий, сидя на крыше здания AT&T в Сиэтле со спутниковым телефоном в руке – а вдруг конец света все-таки настанет. Через несколько лет он перешел в Google и начал с управления хранилищем данных в Дэлз, но вскоре получил повышение и отправился строить дата-центры в Гонконге, Малайзии и Китае. Он находился в Пекине в тот день, когда Google ушла из Китая [44].

– Мы оставили там какие-то ящики, но они ничего не делают – только мигают огоньками, – заверил меня Пэтчетт.

Когда речь зашла о Facebook , я сказал Пэтчетту, что меня очень интересует, почему это здание находится именно здесь, в какой-то глухомани, но он перебил меня:

– Разве можно отказать целому городскому сообществу только потому, что у них здесь нет какой-то одной вещи? – Он покачал головой. – Разве можно сказать: да пошли они, если у них нет хлеба, пусть едят свои пирожные?

Было бы наивно полагать, что Facebook пришла в Прайнвилл лишь ради местного сообщества, и, вообще говоря, место было выбрано задолго до того, как Пэтчетт пришел в Facebook . Но теперь, когда компания была здесь, он твердо решил, что Facebook должна стать частью Прайнвилла. Наводить мосты между людьми – это в духе Facebook , возможно, иногда даже больше мостов, чем им было нужно. Это распространялось и на дата-центр.

– Мы здесь не для того, чтобы менять местную культуру, а для того, чтобы интегрироваться и стать ее частью, – заявил Пэтчетт.

В какой-то степени это было целенаправленным пиар-ходом, позволявшим избежать повторения ошибок, которые Google совершила в Дэлз, и плохих отзывов в прессе. В то время как Google все держала в строжайшей тайне, грозя судом любому, кто осмеливался произнести ее имя, Facebook намеревалась распахнуть свои объятия местному сообществу. Но это намерение было облечено в более общие слова об открытости технологий. На пресс-конференции, прошедшей вскоре после моего визита в Прайнвилл, Facebook объявила о запуске проекта Open Compute , в рамках которого опубликовала схемы всего дата-центра – от материнских плат до систем охлаждения, призвав другие компании также сделать первый шаг в правильном направлении. «Хватит относиться к хранилищам данных как к бойцовским клубам», – заявил директор по инфраструктуре Facebook. Однако на различие между Google и Facebook можно было посмотреть и под другим углом: Facebook рисковал нашей приватностью, в то время как Google горячо ее защищал. Но по крайней мере Пэтчетт с радостью показывал мне дата-центр Facebook.

– Это не имеет никакого отношения к «облакам». Тут важен только холод.

Мы начали осмотр с коридора со стеклянными стенами, обставленного современной мебелью ярких цветов и увешанного фотографиями старого Прайнвилла. Facebook специально нанял арт-консультанта, чтобы тот порыскал по городу и нашел изображения, которыми можно было бы украсить офис. (Мне это показалось вполне разумным: если собираешься ухлопать полмиллиарда на жесткие диски, почему бы не накинуть еще пару тысяч на искусство?) Пэтчетт обратил мое внимание на одну из фотографий:

– Посмотри-ка на этих людей – с такой дамочкой шутки плохи! А эти шляпы? Ни одной одинаковой, – прокомментировал он. – У каждого свой стиль. – Он подмигнул: типичная шутка «от Facebook ».

Мы миновали переговорные комнаты, каждая из которых была названа именем одного из местных сортов пива, и вошли в длинный и широкий холл с сетчатым потолком, напоминавшим склад в магазине IKEA . По мере нашего продвижения у нас над головами зажигались лампы. Электронный пропуск Пэтчетта позволил открыть еще одну дверь и оказаться в первой комнате дата-центра, который все еще находился в процессе подключения. Комната была просторной и ярко освещенной, как танцевальный зал в отеле, совершенно новой и еще не загроможденной оборудованием. По обеим сторонам от центрального коридора ответвлялись узкие проходы, образованные стойками с черными серверами. Их масштаб и форма, бетонный пол, на котором они стояли, – все это напоминало библиотечное хранилище в подвале. Но вместо книг тут хранились тысячи дрожащих синих огоньков. За каждым огоньком скрывался жесткий диск емкостью в один терабайт; в комнате помещались десятки тысяч таких дисков; в здании было еще три комнаты такого же размера. Я никогда прежде не видел так много данных в одном месте – это был просто какой-то Большой Каньон данных. И это были важные данные, не какие-нибудь сухие базы банков или правительственных ведомств. Где-то внутри была скрыта информация, которая была хотя бы отчасти моей, способной вызвать столько эмоций, сколько было не под силу почти никаким другим данным. Но даже это знание все еще казалось абстрактным. Я знал Facebook в качестве страницы на своем экране, в качестве удивительно интересного способа обмена личными новостями – о рождении детей, о смене работы, о страхах, связанных со здоровьем, о путешествиях и первом дне в школе, – которые вдруг перемежались щемящими душу записями о чьей-то кончине. И все же у меня не могло не перехватить дыхание от очевидности того, что физически присутствовало передо мной: это была просто комната . Холодная и пустая. Все в ней казалось таким механическим . Так что же я доверил машинам – в частности, этим машинам?