Анатолий Агарков - Как я стал Богом

Вероника на меня ноль внимания. Не стал предметом любопытства и навороченный ноутбук. Прикрывшись им от преподавателя, взялся за весьма рискованный для урока эксперимент — совращение Данаи шоколадом.

Проклятая фольга! Громоподобный треск её плохо гармонировал с привычным гулом учебного процесса. В тот момент, когда лакомство лишилось обёртки, хмурый взгляд преподавателя возвестил, что до поборника школьной нравственности я, пожалуй, ещё не дозрел. К довершению, Вероника отказалась от угощения, слегка качнув головой. Но наградила любопытным взглядом. Потом ещё одним. Потом ещё.

Доминику с Вероникой трудно различить, но можно, присмотревшись. Первая чуть ироничнее, вторая — романтичнее. Первая увлекалась прозой, вторая стихами. Что, солнышко из параллельного мира, влечёт тебя?

Пока размышлял, урок закончился. Можно стало говорить.

— Не любите шоколад?

— Не люблю угощений от незнакомых людей.

— Так в чём дело? Алексей Гладышев собственной персоной. А вы — Вероника?

— А я Вероника.

А где же Доминика, хотел спросить, но не успел. Какой-то нахал вырос перед нами.

— Этой сучке не шоколад, а вафлю надо.

В следующее мгновение возник тот самый момент, когда бытиё, по мнению Билли, опережает сознание. Цапнул парня за волосы, ткнул носом в стол и пихнул прочь. Он протаранил задом стеклянную дверцу шкафа и затих там с окровавленным лицом и бесконечно удивлённым взглядом. Впрочем, до начала урока он успел извлечь свою задницу из пробоины и даже унести её из кабинета. Девчонки, весьма сообразительные в таких делах, убрали осколки стекла и прикрыли искалеченный шкаф планшетами.

Урок прошёл в напряжённом перешёптывании и переглядывании.

На перемене класс перебрался в другой кабинет, ну, а ко мне подошли четверо. Нет, к нам подошли, так как ни на шаг не отходил от Вероники, пытаясь втереться в доверие, хотя она стала ещё более замкнутой после инцидента.

— Слышь, чувак, сам придёшь на толковище, или мы за тобой побегаем?

Видимо, не дотягивал мой внешний вид до преподавательской неприкосновенности.

— Сам приду. А куда?

— К трансформаторной будке за стадионом. Вот она знает.

Парламентёры удалились. Я к Веронике:

— Покажешь?

— Вас изобьют.

— Ну, это вряд ли. Скорее наоборот, но не хотелось бы. Впрочем, зовут на толковище — есть надежда договориться. И надежда решить твои проблемы.

— Мои проблемы оставьте мне.

— На это не надейся. Всевышний создал из ребра не женщину, а проблему для мужчины и обязал её решать.

— Вам для чего?

— У меня нюх на прекрасных девушек.

— И многих вы обнюхали?

Лукавинка заискрилась в печальных глазах.

Что гнетёт тебя, душа моя? Где сестрица единоутробная, Доминика? Неужто...? Не хочется думать о плохом, не время спрашивать — слишком слабенькие искорки в бездонной печали карих глаз.

Женщина — не только украшение любой кампании, но её совесть и порядочность. Увидев за трансформаторной будкой в гурьбе ребят их одноклассниц, успокоился — толковище будет по правилам. Передал ноутбук Веронике и взял инициативу в свои руки.

— Думаю, возникший конфликт исчерпал себя ещё в кабинете: хамство наказано, и у меня даже не возникает желания потребовать от него извинений — пусть останется делом его совести. Если кто-то считает иначе — к вашим услугам. Но прежде позвольте продемонстрировать маленький фокус.

Протиснулся к белокаменной стене трансформаторной будки.

— Билли, помогай.

— Ага, вспомнил. А я смотрю, возомнил себя этаким языческим богом параллельного мира — Футы-Нуты.

— Да, брось. У меня ещё масса вопросов к тебе — обстановка не располагает к диалогу. Ну, я бью?

— Бей.

— А руку не сломаю?

— Сломаешь — вылечу.

— А от позора как спасёшь?

— Бей.

И я ударил:

— Ки-Я!

Рассчитывал выбить силикатный кирпич-полуторник из кладки стены, но он сломался — уголок рассыпался в пыль.

Народ притих.

— А если так по голове, что с ней будет? — стращал и упивался своим триумфом.

— Короче, ребята, — подставил Веронике локоть. — Давайте жить дружно.

Наверное, любой школьнице, тем более выпускнице, приятно пройтись под руку с преподавателем. А меня так и представили — мол, из университета, по обмену педагогическим опытом. Спутница моя шла и рдела.

Посетовала у ворот школьного двора:

— Автобус ушёл — придётся пешком.

— Возьмём такси?

— Нет.

И мне не хотелось.

— Шибко далеко идти?

— Да.

— Ты живёшь...?

— В детском доме.

Потребовалась пауза.

— Билли, это что за искажение реальности?

— Знаю не больше твоего.

— Где Доминика?

— Не ведаю, но я предупреждал: всё с чистого листа, никакого сафари-шоу.

— Обо мне-то должен что-то знать?

— Что-то знаю — золотая медаль в школе, красный диплом в универе, аспирантура.

— Но почему педагогика? Уж лучше бы журналистика.

— Об этом двойника надо спросить.

— А где он? Наверное, в пятках прохлаждается?

— Догадлив.

— Где он живёт — то есть, я?

— На съёмной квартире.

— Прилично. Родители?

— Увы, сиротствуешь.

— Печально. Впрочем, заболтались — рядом дама.

Дама делилась планами на перспективу. После окончания школы мечтает поступить в наш университет, на филфак.

— Большой конкурс? — её застенчивый взгляд вопрошал: "А можете, вы кулаком, как кирпичную стену — бац! — и нет преград на пути в студенчество?".

Да, конечно же, милая — я явился в этот мир, чтобы устроить твою жизнь. Ты, наверное, не представляешь, в каком неоплаченном долгу перед тобой и сестрицею твоей. Ах, Никушки, мои Никушки — красивые, гордые, неукротимые. Какая жестокая судьба разлучила нас в реальном мире. Какой счастливый случай свёл в этом? Но почему грустны глаза, какая печаль грызёт сердце? Открой свою душу, Земляничка.

Детский дом. Серые стены в три этажа, окна без балконов. Двор, сквер, хоккейная коробка. В углу двора беседка, там мат и ржанье, гитара хнычет в безжалостных руках.

— Это пришлые, — супит губки Вероника. — Заставляют наших малышей красть и попрошайничать.

Звучит как извинение, а слышится поручением — Алекс, надо исправить.

— Мы пришли, — повернулась ко мне на ступеньке крыльца. — Дальше провожать не надо.

Хочется возразить — могу и дальше: я преподаватель, меня не остановят вахтёры. Но приходит понимание — за порогом иная жизнь, другой быт и отношения. Возможно, комнаты своей Вероника будет стесняться и одежды домашней.

Нет, не приблизить её симпатии теперь настойчивостью. Скорее наоборот, и я ухожу, попрощавшись.

.... Римма Васильевна пригласила в кабинет.

— Взяли шефство над Вероникой Седовой? Надеюсь, в вас говорят профессиональный долг, человеческое сострадание, и молчат похотливые мыслишки.