Анатолий Агарков - Как я стал Богом

Я шагнул за калитку. Толстячок:

— А вы бы присмотрелись к домику — может, купите. Доминике здесь хорошо жилось. Вот и жили б.

— Спасибо, подумаю.

Прошёл село Мраково, или, как его, Марково из конца в конец. Кажется, на этот угловой указывала селянка. За щербатым забором бурьяном заросший двор. На подгнившем крыльце курит детина в пиджаке на голом торсе.

— Это дом Быструшкиных?

— А ты что за хрен с бугра?

— Я ищу Доминику.

— Женишок? Фунфырь приволок? Нет? Беги — без проставы базара не будет.

— С кем ты, Жора? — из раскрытых дверей избы послышался голос.

— Да козёл какой-то приковылял, нахаляву Домну чпокнуть хочет.

— Я ему чпокну. Сейчас выйду и чпокну.

Терпению моему настал предел. Вошёл во двор.

— Девушка здесь?

— Э, ты чё буреешь?

Жора попытался встать, но не успел. Я ткнул ему локтем в солнечное сплетение, и он брякнулся на спину, ловя воздух широко раскрытым ртом. Как рыба на берегу. Или может жаба? На земноводное он похож больше.

Второй брат — по виду старший — лежал в сапогах на заправленной кровати и почёсывал голый живот.

— Тебе чего?

— Где Доминика?

— А хрен её знает. Шляется.

— Здесь была?

— Была б, заставил картошки сварить — жрать хоцца. Ты ей кто? Жених что ль?

— Сволочь он, — подал голос с крыльца отдышавшийся Жорик. — Меня побил.

— Это ты зря сделал, — насупился старший брат, поднимаясь с кровати. Из-за голенища кирзового сапога достал длиннющий нож-свинокол.

Я выдержал его свирепый взгляд и полюбопытствовал:

— Хочешь без зубов остаться или яиц?

Он поверил, изменился в лице:

— Я — картошки почистить. Сходи за фунфырём — рубанём по-родственному. А Домна придёт, куда ей деваться.

На улице Билли посоветовал:

— Сходи на кладбище.

И то верно. Знать бы, где оно. Но язык, как говорится.... И мне подсказали.

Марково село небольшое, но видать старинное — могилок больше чем домов раз в десять. И новых, и забытых.

Бродил, бродил, наткнулся. Сидит на корточках перед крестом — старушка не старушка, девушка не девушка — в ситцевом сарафане и чёрной косынке. Она, не она? Что сердце-то подсказывает? Молчит, болезное.

— Доминика.

Оглянулась.

Она! Сердце прыгнуло из груди. Билли, лови — упорхнет!

— Вы кто? — девушка поднялась, с тревогой огляделась.

— Меня зовут Алексей Гладышев. Я частный детектив. Ваша сестра Вероника Седова поручила разыскать и привезти по возможности.

— Вероника жива? Где она?

— В городе Т-ске. Вас что-то держит здесь?

— Нет. Мне надо вещи забрать.

— Идёмте.

Доминика пошла, чуть приотстав.

Нет, не верит, опасается. Зачем про детектива ляпнул? Сейчас потребует удостоверение и — приплыли.

— Тётя Поля сказала, что сестра умерла в больнице.

— Поля или Прасковья?

— По паспорту Прасковья, но хотела, чтоб её Полиной звали.

— Амбициозная у вас тётка, только соврала она или не знала. Веронику выходили врачи. Сейчас она в детском доме, заканчивает одиннадцатый класс, мечтает об университете. У вас как с образованием?

— Начальную закончила в нашем селе, а потом училась в средней школе в райцентре. Жила в интернате, а на выходные приезжала к Татьяне Ивановне. В одиннадцатый класс не пришлось пойти — слегла мама Таня. Всю осень и зиму проболела. Лежала, а я за ней ухаживала. Весной на ноги поднялась. Думали, отпустило. А тут утром встаю — она на крылечке мёртвая.

— Вещи твои в её доме? Собери, я попробую с машиной договориться.

Мужичонка с брюшком сидел во дворе на колоде, забавляясь с барбосом. Поднялся нам навстречу.

— Надумали покупать?

— Нет, уезжаем. Добросите на жеде станцию? Плачу двойным тарифом.

— Штука.

— Договорились.

— Кто она тебе? — кивнул вслед поднявшейся в дом Доминике.

— Возлюбленная.

— Не молода?

— Дело исправимо.

— Действительно, годы летят.... Пойду хозяйке доложусь.

Вернулся в камуфляжной жилетке и с чемоданом Доминики. Поклажа оказалась в багажнике, а мы с Никушей на заднем сидении серебристого "Субару". Девушка переоделась и стала походить на девушку.

Прокатились селом.

— Что это? — Доминика притиснулась к окну.

Несколько деревенских кумушек толпились у дома Быструшкиных.

— Тормозни, — попросил водителя и Никуше. — Сейчас узнаю, а ты не выходи.

Подошёл к старушкам.

— Что здесь происходит?

— А вот, браты девку сильничают.

Из раскрытых окон и двери неслись женские вопли:

— Люди добрые, помогите! Ой, не надо! Ой, больно!

— Так что ж вы смотрите? — возмутился.

— А попробуй, сунься.

Я сунулся. Но едва ступил во двор, на пороге дома показался Жорик с двустволкой в руках.

— Какого хрена? А, родственник. Беги за фунфырём, а то мы Домну насмерть задрючим. Стой! Куда? Я не шучу, паря. Щас пальну прямо в хайло.

Первый выстрел пронёс дробь над моей головой, но я шёл, не останавливаясь.

— Гад! — заорал Жорик и разрядил ружьё в моё лицо.

Он был уверен, что убъёт и снова сядет. И не хотел убивать, а ещё больше не хотел на зону, но не стрелять не мог — пропащая натура.

Я спас его свободу и себя за одно, увернувшись. Поймал ружьё за стволы и ткнул прикладом Жорика в лоб. Затылком он ещё к ступени крыльца приложился и затих.

— Эй, что за пальба? — на крыльцо выскочил старший Быструшкин.

И сложился пополам от тычка в пах.

Настала очередь ружья — приклад разлетелся в щепки от удара по фундаменту, а стволы согнул в дугу руками. Повесил ярмом на крепкую выю старшему брату и вошёл в дом.

За столом сидела худо умытая, растрёпанная, полурастерзанная, ещё, видимо, со вчерашнего, деревенская баба. Полупорожняя трёхлитровка с мутной жидкостью стояла на столе. Не её ли прихлёбывая из аллюминевой кружки, она голосила:

— Люди добрые, помогите! Ой, Пашенька не надо!

Цирк!

— Не чем твоему Пашеньке больно делать — Жорик отстрелил.

Она оборотилась.

— Ты что ль женишок заезжий? Слыхишь, поц, сбегай за фунфыриком — от этой бурдомаги челюсти сворачивает?

— Не пью и пьяниц презираю.

— Что там? — спросила Доминика, когда вернулся в машину.

— Салют в твою честь. Родственники хнычут — уехала не попрощавшись.

— Да будто бы? — Доминика одарила меня любопытным взглядом, ну, точь-в-точь как её сестра после шоколадной диверсии.

Вокзал был, касса была, и трёхминутную стоянку на посадку обещали, а вот буфета не было. Не было старушек с зеленью, что наблюдал утром по приезду. Поезд к полуночи прикатит. Чем же Доминику покормить? Даже не знаю, завтракала ли она. Так и потчевал на лавке перрона — рассказами о Веронике.

Откупил четыре места в купе.

— Мы что, одни едем? — насторожилась Никуша.

— Не знаю. Пойду, ресторан подломлю.

— Вы как Паша говорите.