Анатолий Агарков - Как я стал Богом

Скрип гравия, шаги к беседке. Покашливание сторожа при храме:

— Алексей Владимирович, к вам человек.

Костюм полуспортивного покроя, фигура развитая, правильные черты лица. Взгляд homo sapiens. А в руке....

— Гладышев? Алексей Владимирович? Вам передать просили.

В руке серебряный браслет оптимизатора.

О, Господи, ты есть! Я верую, и сей же миг крещусь!

— Вы инструктор перемещений?

Тот, покосившись на Василича, сказал:

— Да. И флаер тут, неподалёку, ждёт меня. Иль нас обоих — как пожелаете.

— Нет, ступайте — я остаюсь. Когда потребуется, свяжусь.

Он ушёл. Я любовался на браслет, не решаясь на руку его одеть. А по усам и бороде катились слёзы....

— Вы плачете? — сторож мялся у порога, не решаясь, уйти или присесть.

— Иди, Степан Василич, весть с родины — как тут не зареветь.

Ушёл и сторож.

— Я, Фенечка, прилягу — уморился. Возьми котят и погуляй в саду.

Один остался, и браслет защёлкнул на запястье.

— Здравствуй, Билли!

— Ну, здравствуй, дорогой.

— Обнять тебя так хочется, поверь.

— Я уже обнял.

— В жилеточку поплакаться.

— Ты плачь, а я пока сканирую твои мозги. Тут наворочено.... Присвистнуть хочется.

— Ничего не трожь! Пусть будет всё, как есть. Сканируй память — сам поймёшь, что пережито.

— Событий густовато. Вижу травму черепную — сдвинуты мозги. Но как ты выжил?

— Смотри, смотри. Не только выжил, но и преуспел во многом.

— Я вижу. "Ничего не трожь". Тебе стекляшка эта не мешает?

— Напротив — помогает. Смотри — я ещё сам во всём не разобрался. Быть может, что-нибудь подскажешь ты.

— Ну, хорошо. С наскока не решить: мы больше не расстанемся — к чему спешить.

— Давай не будем больше расставаться — мне страшно без тебя. Скажи, наша Земля всё также хороша?

— Ещё прекрасней стала. Освоены планеты, солнце под контролем. И космос больше не таит угроз.

— А Настенька нашлась?

— Увы, Создатель, нет.

— И нет контактов с гуманоидами?

— Нет.

Я помолчал, о дочери печалясь.

— Как ты нашёл меня?

— Скажу, не сразу, но нашёл.

Как долго он копается в мозгу, а мне приспичило болтать.

— Билли, я в тему влез, в которой очень неуместно меня Создателем считать, и называть.

— Что такое?

— А ты ещё не понял, над чем работают мозги?

— Тут всего.... Над чем?

— Я души умерших умею различать, общаться с ними, понимать.

— Опять за старое. Часом не тронулся в отсутствии меня?

— Вот и проверим — мне скоро рандеву с такою предстоит. Ты взглянешь на неё через мои глаза, послушаешь ушами, поговоришь....

— Ну, хорошо, не будем пустословить — увидим и решим.

— Но, Билли, суть эксперимента в том, что встретиться хочу с Создателем, который жизнь дарует.

— Ты знаешь, с сумасшедшими не спорят, и я не буду. Для чего?

— Чтоб убедиться, что он есть.

— И только то? Не проще просто верить?

— Когда увидишь все способности мои, поймёшь — болезни вижу я насквозь, умею исцелять. Лишь жизней прерванные нити не могу связать. А ты не научился?

— На всех есть клеточная база данных — клонируем внезапно умерших землян.

— Но это ведь совсем другие люди. Кстати, с Костиком ошибся ты. Теперь я понял: не память генную он потерял, а душу. Сознание спаслось в оптимизаторе, и без души он зомби был. Вот суть жестокости его.

— Пусть будет версия — в неё поверю, когда увижу то, что видел ты. И всё-таки скажи, зачем во лбу стекляшка у тебя — она ведь нервными окончаниями оплетена. Ты сам не зомби, друг, не биоробот?

— Ты смотри — не всему, что имею и умею, могу сейчас я объяснение дать ....

Шесть дней мы с Билли ворковали — я, в беседке лёжа, закутавшись в одеяло, он, ковыряясь в моём мозгу.

Во мне участие приняли.

Отец Михаил:

— Вы не заболели часом — всё лежите и лежите? Давайте доктора я позову.

— Не надо, всё в порядке у меня. Лишь ностальгия, но она сама пройдёт — дайте срок.

Степан Василич подтвердил:

— К ним человек намедни приходил, подарок приносил.

Фенечка книжку принесла:

— Послушаешь меня?

— Да-да, конечно же, дитя.

И Билли:

— Послушай, друг, и ты. Эту девочку я излечил от немоты.

— Ты многого достиг в развитии ума — тобой горжусь и кой чему учусь.

— То отличительная твоя черта — красть знания.

— Знакомо мне твоё брюзжание....

Шесть дней прошло — условленное время подошло.

Пред полночью Василича я попросил, храм отворить и в нём меня закрыть до самого утра.

Звеня ключами, он ворчал:

— Что за блажь? Ну, были б вы Хомой, а в церкви панночка лежала....

Полная луна сияла сквозь витражи окон. Под сводом гулко звучали мои шаги.

— В чём-то сторож прав, — Билли сказал. — Насчёт блажи....

— Помолчи. До полночи далёко?

— Хватит времени в дверь постучать или окно разбить, чтоб сторож прибежал.

— Ты трусишь?

— Мне чего бояться? Дрожь чувствую в тебе.

— Страх неизвестности в крови у человека.

— Полночь. Где панночка твоя?

— Да вот она.

С иконы Богородицы спускался силуэт ....

Эпилог

Не пишется. Голова болит. Известно, муки творчества обезболиванию не поддаются. Хотя причём тут голова? Не пишется потому, что не читается, не публикуется, не нужно никому. Казалось бы, о вернувшихся из загробья мертвецах, ну, чем не повесть? Её бы на сценарий положить и фильм поставить — все голливудские шедевры отдохнут.

Напечатала районная газета, знакомые поздравили. Где гонорар? Я спрашиваю, за что трудился? За сомнительную славу?

В толпе недавно услыхал:

— Тот Гладышев писал, что в райкоме партии работал, а после так никем не стал?

А кем я должен стать? Олигархом? Воровским авторитетом? Надыбать хоть какой-нибудь себе колхоз или заводишко при приватизации?

Ну да, я сторож школьный. И ещё бумагомаратель ненужный никому. Сижу и мучаюсь в пустующей тиши, чтоб утром встать в учительской с дивана и побрести искать себе работу. А к ночи вновь вернуться школу сторожить, но, по сути, в ней жить — поскольку нет у меня жилья.

Вот докатился бывший райкомовский инструктор с двумя дипломами — без стоящего дела и угла. Да что там — без семьи. Уж так сложилась жизнь — кидали родственники, обманывали друзья.

Мне б поумнеть однажды и бросить пить, вы скажите. Да что вы — не пью и не курю. И женщинам не забиваю баки. Не потому что я их не хочу. Те, что нравятся, по бедности мне не доступны. Которым нравлюсь я — увы, не вдохновляют. Быть лучше сторожем свободным, чем примаком без любви.

Я офицер запаса после института — по-прежнему считать, так дворянин. Вот эта мысль, однажды зароненная, наверное, сгубила мою жизнь. Ведь благородство в чём? Не прячь глаза перед начальством. Не бойся тех, которые сильней. Не ври, не подличай и не воруй. И с барышнями будь построже — не обещай, чего не можешь.