Тим Ву - Главный рубильник. Расцвет и гибель информационных империй от радио до интернета

Вот такие великие надежды возлагались на кабельное телевидение. Однако мечтатели не забывали и об опасностях. Если кабелю суждено выбраться из-под пяты вещательных сетей, он сам не должен стать таким же чудовищем. Кроме того, его сторонники настаивали на некой форме регуляции обязанностей перед обществом. Неясно, что конкретно это означало, но здесь видна озабоченность тем, чтобы кабель передавал информацию беспристрастно и был обязан служить обществу. Из всех проповедников кабельного телевидения Френдли отличался наибольшим цинизмом в отношении возможных неудач. Он весьма проницательно написал: «Без регуляции на место нынешней монополии может прийти новая Вавилонская башня, где полсотни голосов надрываются в общей какофонии, стремясь привлечь к себе как можно больше зрителей». Ему было ясно, что кабель может стать как доброй, так и злой силой — в последнем случае, предсказал он, это будет «ослабляющая и разрушающая сила, которая однажды заставит нас оглянуться на 60-е гг. как на золотой век».

Пока Френдли, Смит и другие герои кабеля мужественно сражались за него, настоящий белый рыцарь оставался в Белом доме никем не замеченным — имеется в виду Клэй Уайтхед. Когда ему было 32 года, ему предложили возглавить новое Управление по телекоммуникационной политике, в котором, сотрудничая с теперь уже не такой враждебной Федеральной комиссией по связи, Уайтхед продолжил выступать с инициативами, чтобы избавить кабельное телевидение от оков.

Первой из таких инициатив стало создание Комитета по кабельному ТВ — правительственного органа, которому предстояло решать будущее кабельной отрасли. Что более неожиданно, взгляды администрации Никсона на кабель оказались в чем-то такими же идеалистичными, как и у Френдли и Ральфа Ли Смита. Для начала администрация хотела снять нормативные блоки, наложенные на новую отрасль. В то же время она предложила четко разделять владение кабельными линиями и власть над эфиром. Кабельный оператор мог получить контроль лишь над программами одного или двух каналов. Остальные отводились для общественного эфира, и их мог арендовать кто угодно. Эту схему администрация Никсона назвала своим «разделительным курсом» {297}.

Невозможно не восхищаться радикализмом этой стратегии Никсона. И в освобождении кабельной индустрии от географических ограничений, и в отказе давать власть над эфиром как самим операторам, так и федеральному правительству администрация Никсона проявила радикальные либертарианские идеи, которые трудно было ассоциировать с Белым домом, склонным шпионить за своими врагами. Нельзя вычислить это наверняка. Возможно, позиция Комитета на самом деле принадлежала Клэю Уайтхеду, который, поддерживая курс дерегулирования, был склонен рассматривать кабельных операторов и правительство как равные угрозы свободе слова. Эта бдительность по отношению к корпоративной власти также легла в основу его самой знаменитой инициативы — так называемой политики открытого неба, которая разрешала любой соответствующей компании запустить спутник. Этот технологический сдвиг откроет широкие перспективы не только для кабельного ТВ, но и, как мы увидим, для междугородней и международной телефонной связи [68].

И все же нельзя не заметить непосредственную и личную мотивацию президента Никсона выручить кабельную отрасль. Информационная атмосфера все сильнее нагнеталась его предполагаемыми врагами — сетями, сообщающими о войне во Вьетнаме и Уотергейте, — и он распознал в кабельном телевидении естественного хищника. Президент успел немало поразмышлять на тему того, как вывести из строя сети с их отделами новостей. От его неустанно работающего ума вряд ли могла укрыться логика такого решения — предоставить кабелю новые свободы. Итак, каким бы невероятным это ни казалось, именно президенту, известному своим недоброжелательным отношением к журналистам, мы отчасти обязаны одной из крупнейших либерализаций СМИ в послевоенный период и за развитие кабельной отрасли. А ведь его генеральному прокурору принадлежит скандально известное предупреждение в адрес редактора The Washington Post о том, что «она очень сильно пожалеет», если Роберт Вудворд и Карл Бернстайн не прекратят бурное расследование. По иронии судьбы, спустя семь месяцев после выхода так называемого отчета Уайтхеда, подготовленного Комитетом, Никсон ушел в отставку {298}.

Администрация поменялась, но курс остался прежним. Вплоть до 1980-х гг. правительства Форда, а затем и Картера продолжали то, что начал Никсон. Правило, обязывающее создавать местные программы, было заменено на гораздо менее обременительное условие выделения каналов «общественного доступа». В конце концов в качестве подачки вещательным сетям Белый дом также принял меры к тому, чтобы на кабельное телевидение распространялись авторские права. Таким образом, к концу 1970-х гг. кабельный эксперимент находился в самом разгаре. Однако вопрос о его исходе оставался открытым.

Клэй Уайтхед, властитель телекоммуникаций при Никсоне, в 1974 г. стал первым правительственным чиновником, который открыто призывал положить конец монополии Bell. Всего лишь за месяц до отставки Никсона он заявил: «Если потенциальный монополист [AT&T] или общество не могут указать на особые соображения в сфере национальных интересов, которые бы оправдали монополию, она должна быть запрещена. Следует проследить за исполнением антимонопольного законодательства, чтобы в правовых механизмах не нашлось лазейки для тех, кто стремится избежать конкуренции» {299}.

Для AT&T подобные заявления из Белого дома стали громом среди ясного неба, ведь компания долгое время дружила с федеральным правительством. И тем не менее в конце 1960-х гг., когда все вокруг менялось, администрация Никсона и Федеральная комиссия по связи стали сомневаться в преимуществах монополии Bell. Комиссия и вовсе начала поддерживать радикальное мнение, будто толика конкуренции не только оправданна (технически и стратегически), но также может помочь повышению эффективности телефонной системы (подобные рассуждения применялись для кабельной отрасли). Разворачивались идеологическое переосмысление и смена парадигмы: мало-помалу установка Теодора Вейла на централизованную монополию уступала место новым взглядам, ориентированным на децентрализацию. А к 1970-м гг. и Белый дом, и Федеральная комиссия по связи взяли в оборот такие термины, как «конкуренция» и «отмена регулирования», вместо прежнего «регулируемая монополия».

Сказать, что в 1970-х гг. AT&T не приняла новую парадигму, было бы слишком мягко. Новый глава компании Джон Дебаттс выступил с речью, от которой веяло 1916 годом: «В экономике бывают сектора, где стране лучше служит модель сотрудничества, а не модель конкуренции. Пришло время прекратить дальнейшие эксперименты в экономике». Это десятилетие он провел, делая все, что было во власти AT&T, дабы повернуть реку вспять, обратно к единственной монополии и к снижению конкуренции, вопреки всему. Он был ярым приверженцем Bell — можно сказать, хрестоматийный пример. Журнал People писал, что это «человек, верный одной компании и гордящийся этим» и что он «хранит воспоминания о тех днях, когда слова о монополии Bell произносились с гордостью». По словам Стива Колла, «священная миссия системы Bell перед обществом укоренилась не только в его уме, но и в его сердце». Противостояние AT&T и течения истории привело ко второму великому раздроблению XX в. в сфере телекоммуникаций {300}.