Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 108

А вот из Великобритании (в прошлом не имевшей тоталитарных порядков, однако сегодня чуть ли не единственной в Европе имеющей специальный закон, обязывающий граждан раскрывать пароли по требованию властей) приходят комментарии совсем иного рода. Типа таких: «Печально, но у нас власти имеют право заставить вас расшифровать информацию… Причём со временем новые законы в Британии идут всё дальше и становятся всё глупее. Например, государство, озабоченное тем, что даже в незашифрованных внешне сообщениях могут быть тайные послания, может ныне потребовать от вас разъяснений относительно любого текста, если кому-то покажется, что он имеет в себе более глубокое скрытое значение… При этом можно напомнить, что в Великобритании граждане не имеют права хранить молчание и не освобождены от самообвинения».

В завершение этого краткого обсуждения уместно привести ещё один грамотный и содержательный комментарий – опять-таки с американской позиции, но интересный для всех.

Вопрос для нас должен стоять так: каким образом в нынешних условиях можно сохранить приватность с помощью шифрования, не становясь при этом преступником? (Ибо неподчинение решению суда уже трактуется как преступление.)

Четвёртая поправка к конституции позволяет суду получать и изучать всё, что ему требуется для справедливого решения. Если может быть доказано, что вы знаете, где находится нечто важное, или это просто находится непосредственно у вас, то вас могут заставить предоставить это суду. Пятая же поправка защищает содержимое нашего разума от того, чтобы это использовали против нас в криминальных делах.

Судья Блэкберн, судя по всему, понимает ситуацию неправильно. Он считает, что обвиняемый должен помочь обвиняющей стороне в понимании того, что она уже и так имеет в своём распоряжении. Четвёртая поправка гласит, что обвинение имеет право на ознакомление с содержимым ноутбука. И у них имеется этот ноутбук в их полном распоряжении. Чего у них нет, так это понимания того, что же конкретно у них имеется. То есть им нужно, чтобы сам обвиняемый раскрыл ключ к этой информации.

Предположим, прокуратура получила ордер на получение ящика документов из дома обвиняемого. По закону обвиняемый должен предоставить им доступ к этому ящику, дабы прокуратура просмотрела его содержимое.

Предположим, там есть документ, в котором говорится примерно следующее: «Г-н А скажет г-ну Б, как передать Альфу г-ну В». Достаточно очевидно, что А, Б, В и Альфа — это кодовые обозначения для того, чтобы не допустить идентификации сторон, участвующих в мероприятии, и сокрытия того, что они там друг другу передают. Пятая поправка вполне отчётливо запрещает суду принуждать обвиняемого к тому, чтобы он по памяти идентифицировал всех этих А, Б и В или что там означает эта «Альфа».

А теперь сопоставим эту же проблему с содержимым зашифрованного диска. Прокуратура имеет содержимое физического накопителя, но не может понять, что именно там накоплено. Они нуждаются в том, чтобы сам обвиняемый помог им перевести на понятный язык ту информацию, которую они имеют в своём распоряжении. Пятая же поправка должна препятствовать суду в принуждении обвиняемого к оказанию содействия обвиняющей стороне.

Если этого нет, то тогда нет никакой пользы и от шифрования для честных, законопослушных граждан, пытающихся защитить себя от правительства, которое почему-то желает иметь доступ ко всем зашифрованным документам. Вне зависимости от того, принадлежат они преступникам или честным людям...

Возвращаясь же к тому конкретному делу, в котором участвует адвокат Фил Дюбуа, осталось упомянуть и весьма сильный аргумент, уже пущенный в дело защитой. Обстоятельства истории таковы, что фигурирующий в центре разбирательства компьютер был конфискован в доме его владелицы ещё в 2010 году. И с тех пор она не имела к нему никакого доступа. Иными словами, говорит Дюбуа, его клиентка, может быть, просто не способна расшифровать содержимое ноутбука. Например, забыв парольную фразу (если допустить, что она её вообще знала).

Закон, напоминает Дюбуа, вполне отчётливо гласит, что «людей нельзя наказывать за неспособность делать вещи, которые они сделать не могут».

К оглавлению

Опубликовано16 февраля 2012 года

"Репортаж из XXI века" Михаила Васильева и Сергея Гущева – настольная книга моего детства. Наряду с дюжиной других.

Очень она мне нравилась, эта книга. Авторы, журналисты советской «Комсомолки», рассказывали о том, какова будет жизнь через пятьдесят лет, в начале двадцать первого века. Собственно, рассказывали не авторы. Журналисты брали интервью у ведущих специалистов, академиков, и потому написанному я верил безусловно: авторитет печатного слова подкреплялся авторитетом науки.

Первое издание книги было подготовлено в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году (сама книга вышла год спустя), второе – в шестьдесят втором. У меня было второе издание. Шестьдесят два плюс пятьдесят – как раз две тысячи двенадцатый год. Время сверить часы. А – трудно. Потому что часы из прибора определения времени превратились в предмет определения статуса.

Авторы не предвидели главного: изменения социального строя. Интересно, в самом ли деле никто тогда не думал о грядущей реставрации капитализма, или всё-таки думали, но по известным соображениям помалкивали?

Хорошо, забудем до поры о социальных проблемах. Проверим научно-техническую часть предсказаний.

И опять странное чувство возникает: учёные способны предсказывать будущее столь же верно, сколь и литераторы-фантасты или пенсионерки скамеечных форумов. Нет, в пределах своей специальности на три, даже на пять лет предсказания учёных могут быть поразительно точными. Но это, собственно, и не предсказания вовсе, а планы. Пятилетние планы, по которым страна жила до смерти социализма (или правильнее – до убийства?) и по которым можно было сверять, насколько адекватно руководство.

Но пятьдесят лет – срок слишком большой, чтобы увидеть будущее, опираясь только на настоящее. Впрочем, есть более-менее верный способ угадать завтрашний день: смотреть в будущее сквозь чёрные очки, а не розовые — оно надёжнее.

Но тогда, в шестьдесят втором, после принятия Третьей программы КПСС самоощущение академиков, журналистов и первоклассников было наполнено оптимизмом, причём оптимизмом первосортным, природным, без искусственных красителей. И потому, описывая начало двадцать первого века, академики голову держали высоко. Хотя и честно предупреждали: «Предвидеть будущее науки, сказать, какие открытия будут сделаны в такой-то и такой-то период, практически невозможно».