Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 161

Сарай и сарай. Ничего лишнего. Да и откуда взяться лишнему в сарае-то? Сейчас, может, и поставили новые экспонаты, а в девяносто шестом экспозиция едва дышала. Ничего-то в ней не было, кроме минимума ветхой мебели и фотокопий некоторых документов. Да и откуда быть подлинным вещам? Всё по крупным, столичным музеям разобрали ранее. Что Разлив, если знаменитый пиджак в музее славного города Ульяновска, тот, что со следами злодейских пуль, есть копия, о чём честно написано на табличке рядом. Мало было пиджаков у Ильича, чтобы обеспечить ими даже музеи союзного значения. Помнится, во время поездки на съезд РСДРП ему срочно пришлось покупать пиджачную тройку – для представительства, поскольку собственная то ли износилась до безобразия, то ли вовсе пропала вместе с чемоданом.

Ладно, Ленин. Другие литераторы тоже жили отнюдь не в роскоши, хотя, кажется, могли бы себе позволить кое-какие излишества. Пусть Лев Толстой – исключение, допустим. Он и сам жил скромно, и других призывал к воздержанности. В его знаменитом рассказе сливы покупают поштучно: одну на человека. Но в домах-музеях, а чаще квартирах-музеях других представителей науки, культуры, литературы девятнадцатого века всё тоже весьма скромно. На кровати посмотреть – слёзы, а не кровати. Шкафчики невместительные. Этажерки несолидные. Платяных шкафов мало. Типичная обстановка гостиной – небольшой стол, четыре, много шесть стульев, керосиновая лампа и та самая несолидная этажерка. Всё. От бедности так жили? Наверное, и от бедности тоже, но, скорее, таков был стиль эпохи. В комнате ценилось свободное пространство. Пусть литераторы, что с них взять, народ, в общем-то, не показательный. Посмотрим на известную картину Федотова «Сватовство майора». Кто способен, идёт в Третьяковку, остальные – в интернет.

Итак, смотрины в купеческом доме. Богатый купец готовится отдать дочь за майора. Товар лицом – и дочь, и майор в самом лучшем виде. А роскошь, где купеческая роскошь? Одна люстра и впечатляет, но, как известно, люстру эту Федотов отыскал в трактире, для частного дома она была слишком великолепна.

Да что купец… Возьму сразу уж царя. Николая Второго. Вместо картины – любительская (то есть моя) фотография рабочего кабинета последнего царя в Александровском дворце.

Нет, неплохо, совсем неплохо: уютно, хорошо. Но вот насчёт роскоши – слабовато. Разве что уголок бильярдного стола слева выглядывает, но это более говорит о привычках государя. Кстати, примерно такие же кабинеты, только без бильярда, были в те годы у скандинавских королей, видел собственными глазами. А сегодня у главного врача центральной больницы крупного района кабинет не хуже. И стульев больше, и столов, и шкафов, да много чего больше.

Но вернусь к литераторам. Дом Чехова в Ялте, дом Никитина в Воронеже, квартира Достоевского в Санкт-Петербурге… Скромно жили, чего уж там. Стол, чернильный прибор, перья, карандаши, лампа. Простые стулья. Неизбежные этажерки. Эх…

В двадцатом веке научно-технический прогресс и прогресс социальный помогли обзавестись имуществом многим. Купцам особенно, но и другим кое-что перепало. И случилось то, что случилось. Полинезийский синдром. На тихоокеанских островах веками жили стройные туземцы. Будешь стройным, когда кокосов мало, а с рыбой когда густо, а когда пусто. В двадцатом веке многие острова попали под управление различных держав, а некоторые даже на тех или иных условиях различные державы к себе присоединили. Разместили на островах базы, заводы, банки, и потому благосостояние туземцев неслыханно возросло. Не было-то ничего совсем, пирога да острога, и то не у каждого, а тут то помощь правительственная, то просто зарплата. И стали стройные островитяне тучнеть с невиданной скоростью. При росте сто семьдесят сантиметров весить килограммов сто. Или сто двадцать.

Примерно то же случилось и в России. Только нас не присоединили, во всяком случае открыто. Просто в результате определённых политико-экономических манёвров часть граждан получила доступ к продуктам и товарам, о которых раньше могла лишь мечтать. Забыли, что ли, как в очередь на кухонный шкафчик на три года вперёд писались первого января восемьдесят восьмого года? А теперь пошёл да и купил. И привезут, и установят, если, конечно, деньги водятся. В некоторых местах, благоприятных для обитания рублей, долларов и евро, они водятся. И в дома хлынула мебель, за ней – бытовая техника, техника культурного назначения, одежда, обувь, бельё, книги. Что только не хлынуло… Часто скверного качества, но я сейчас о количестве. В квартирах приходится ходить бочком, а не то недолго и застрять между диваном и гарнитуром. Правда, часть вины и на квартирах тоже: уж больно они маловаты, а купить большую и новую даже в тех местах, где водятся деньги, способен далеко не каждый, тем более не каждый литератор.

И потому есть смысл сходить в музей, если его не закрыли. Помните, в школьном стихотворении были строки:

«Уж в этом чайнике нельзя, Должно быть, воду греть, Но как нам хочется, друзья, На чайник тот смотреть!»

Допуская, что чайник тот подлинный, остается только позавидовать музею. И тем, кому хочется смотреть на чайник. Ну да, чайник, который сохраняет работоспособность в течение десятилетий, стоит того, чтобы на него посмотреть (воду греть на нём нельзя из иных соображений: не каждый этого достоин). Я за последнее десятилетие поменял пять чайников. И покупаю не самые дешёвые (впрочем, и не самые дорогие). Очень эти чайники не любят, когда их роняют. Тесно на кухне, задел локтём — он и падает. А тот, ленинский, только звякнет добродушно, его роняй не роняй – одно.

Вот и задумаешься…

К оглавлению

Опубликовано19 февраля 2013

Мой хороший товарищ Кирилл Мартынов, преподаватель Высшей школы экономики, доцент Академии народного хозяйства, главный редактор Мнения.ру, а для меня навсегда и единственно — выпускник философского факультета МГУ (аккурат этажом выше моей филологической alma mater), сегодня ответил на портале Formspring(есть такая площадка, призванная зажигать интеллектуальные фейерверки в головах творчески озабоченных обитателей Интернета) на вопрос, который мне показался невероятно актуальным.

Вопрос звучал так: « Почему раньше умели сочинять фантастику (Азимов, Брэдбери, Кларк), а потом разучились? » Кирилл Мартынов ответил на него следующим образом: