Максим Есаулов - Потерявшие солнце

– Антон, догоняй. – Ледогоров имел в виду традиционное утреннее кофепитие в «Василисе».

– Можешь курить. – Вышегородский достал пачку «Винстона». – Ты не думал поменять место работы?

Антон пересел напротив стола:

– Нет. А что, надоел?

– По-моему, у нас вместе не получается.

– По мне все нормально.

– А по мне – нет.

– Может, тебе поменять место работы?

Вышегородский крутил незажженную сигарету между пальцев.

– Антон, за что ты меня так ненавидишь?

– Ненавидеть – слишком сильное слово. Просто мы разные.

– Это не повод. Я, конечно, не суперсыщик, как ты или Полянский, но тоже не месяц работаю. Просто отношусь ко всему проще. Тебя раздражает, что меня назначили начальником, так каждый должен стремиться сделать карьеру. Да, у меня хорошие отношения с руководством…

Антон встал:

– Артур, меня раздражаешь не ты, а система, которая всегда предпочитает тех, кто относится ко всему проще. Я не собираюсь менять место работы. Меня все устраивает. Даже ты в качестве начальника.

В коридоре он обернулся. Вышегородский продолжал глядеть в стол, вертя в пальцах незажженный «Винстон».

На улице ветер почти стих. Дождь шел почти отвесно, медленно бомбардируя асфальт крупными каплями. Весело пузырились лужи.

В «Василисе» было пусто. Полянский и Громов пили кофе. Ледогоров уже опустошил полстакана водки, запивая ее лимонадом. Бенереску ковырял вилкой остывшую яичницу.

– Забыл сказать, чтобы без лука сделали, – пожаловался он.

Антон взял кофе. Валя – сменщица Ксении – аккуратно записала сумму в толстую зеленую тетрадь.

– Сегодня рассчитаюсь.

Она кивнула. В противоположность Ксении она была угрюма, неразговорчива и все делала словно через силу.

– Чего Артур? Воспитывал? – Ледогоров отхлебнул из стакана и, не запивая, закурил.

– Место предложил поискать.

– Вот урод. А ты?

– Перебьется. Сам пусть ищет.

– Правильно.

Дождь колотил по жестяным козырькам за окном. Утробно булькала кофеварка. Все молчали.

– Вторник, – констатировал Полянский, – до выходных еще далеко.

Антон хлебнул кофе:

– До отпуска еще дальше.

– Ты когда?

– По графику в июне.

– А меня на март запихали. Ни то ни се.

Помолчали. Бенереску доел яичницу.

– А меня, мужики, чуть с выслугой на год не кинули, – сообщил он, ковыряя спичкой в зубах, – льготы за работу в зоне забыли. Хорошо, сам хватился.

– И сколько до дембеля?

– Год и пять.

– Это можно дожить.

– А то.

Снова повисла тишина. Валя включила радио.

«Бедственное положение секретарей, референтов и других технических сотрудников аппарата правительства обратило на себя внимание Президента России…»

– А мы жируем! Б…и! – Полянский встал. – Пойду, материалов до дури.

– Может, посидим, – Ледогоров щелкнул пальцем по стакану, – день зарплаты приравнивается к выходному. Я договорюсь в долг до вечера.

– Не, не хочу. – Полянский покачал головой.

Антон поднялся:

– Я тоже не буду. После утреннего разговора не хочу подставляться.

Бенереску выплюнул спичку:

– А мне один хрен. Я кого вызывал на сегодня – все позвонили, перенесли. Давай, только хлеба хотя бы…

Когда Антон шел за Полянским к выходу, ему показалось, что за столиками кафе прочно обосновалась беспросветная тоска.

Павленко на месте не было. В дверях белела записка: «Убыл в прокуратуру». Антон поднялся в кабинет. Хоха куда-то испарился. Радио не работало. Стол завален бумагами. С потолка продолжало капать. Он набрал телефонный номер Свистунова:

– Привет, есть новости?

– Пока нет.

– Понял. До связи.

От окна ощутимо сквозило. Антон укутался в куртку, закинул ноги на стол и закрыл глаза.

«К черту все. Запереться и подремать пару часов».

В дверь постучали.

«Не успел, мать вашу…»

Особо опасный рецидивист с крамольной фамилией Бухарин осторожно оглядел кабинет.

– Не занят, Владимирыч?

Антон скинул ноги со стола.

– Проходите, Алексей Васильевич.

Называть седого, семидесятилетнего ООРа на «ты» он не мог.

– Проблема, Владимирыч. – Бухарин присел на стул и задумчиво покачал головой. – Посоветоваться надо.

Антон вспомнил их первое знакомство. Принимая «землю», он получил в наследство несколько наблюдательных дел на проживающих на ней «особо опасных». Инструкция требовала личного знакомства с каждым и еженедельных проверок образа жизни. Выбрав первого – Бухарина Алексея Васильевича, 1927 года выпуска, коренного ленинградца, имеющего в активе шесть судимостей (причем четыре за убийство и две за побег), Антон попытался вызвать его по телефону. Недовольный женский голос истерически сообщил, что «старый козел пьян» и «идти звать его к телефону дураков нет». Антон преодолел расстояние до гигантского дома на углу Восстания и Ковенского и битых полчаса разбирался в пятнадцати звонках на двери квартиры номер пять. Найдя нужный, добрых десять минут звонил, прежде чем услышал за дверью нетрезвый голос:

– Кого надо?

– Электрик я, – решил схитрить Антон, – счетчик надо проверить.

Пауза за дверью продолжалась еще минут пять.

– Па-а-шел на хрен, мент вонючий! – неожиданно взревел тот же голос. – А счетчик, козел, у тебя за спиной.

Антон оглянулся. Счетчики всех квартир были выведены на лестничную клетку…

Спустя два дня круглый седой старичок постучался к нему в кабинет и долго извинялся за «учинимые им третьего дня безобразия», так как пьяный он «имени своего не разумеет». Усадив Бухарина перед собой, Антон достал справку о судимости.

– Алексей Васильевич, а как вы первую судимость получили?

– О-о! – Старичок покачал головой. – Молодой был, горячий. С Пашкой, соседом, девчонку не поделили, почтальоншу. Слово за слово, ну я его на пику и посадил.

– А вторая? Тоже «мокруха»?

– Да. Через три месяца после освобождения иду я по Чернышевского, смотрю, мужик курит. Я ему: «Угости папироской!» А он: «Пошел ты, козел!» После зоны. Меня «козлом»? Ну я его на пику и посадил.

– Потом, я смотрю, побеги у вас? – Антон с трудом сдерживал улыбку.

– Да, – кивнул Бухарин, – не любил я сидеть. Кругом одни воры. Подонки. Я чужого никогда в жизни не брал. Воспитание. Я вообще не любил весь этот преступный мир.

– А потом?

– Потом освободился. Сидел в пивной у Московского с женщиной… – Лицо Бухарина вдруг стало каким-то мечтательным. – …В общем, завелся какой-то охламон. Ее непристойно назвал… Ну я его на пику…

Про четвертое убийство Антон спрашивать не стал.

Сейчас Бухарин был подавлен и озабочен. Он не знал, куда деть свои грубые руки со стола.

– Что случилось, Алексей Васильевич? – Антон подвинул ему папиросы и украдкой зевнул. Спать хотелось неимоверно.