Б. Седов - Без Любви

Действо продолжалось недолго. Об удовлетворении партнерши Тохтамбашев не думал. Отстрелялся - и ладно.

- Мне очень понравилось, - улыбнулась она, застегивая халат.

- Угу. Загляни ко мне как-нибудь. - Тохтамбашев потрепал ее по плечу, шлепнул по заду и вышел, на ходу поправляя ширинку.

Только на улице сообразил, что даже не спросил имени девки. Впрочем, оно ему надо? Запутаешься, если попытаешься помнить всех.

Немного взгрустнулось, когда он вспомнил первые курсы Киевского Краснознаменного. Увольнения в город, танцы, вечная нищета, безуспешные ухаживания за хохлушками. Сначала на него вообще не обращали внимания. Кому нужен низкорослый чурка, когда вокруг столько красивых парней! За одной девчонкой он три месяца волочился. Чего только не изобретал, чтобы добиться расположения. И не добился! Отвалил несолоно хлебавши. Интересно, а как бы она сейчас к нему отнеслась, занеси ее судьба в их гарнизон? Наверняка бы стала выделываться. С трудом вспомнив лицо недотроги, Жора представил ее раскорячившейся в подсобке столовой. Нет, совершенно не интересно! Попользовался бы, конечно. Чего добру пропадать? Но радости это бы не принесло. Что очень обидно…

Тохтамбашев зашел в парикмахерскую. Клиентов там не было, и мастер, старый бухарский еврей, читал "Правду". При виде начальника снял очки, сложил газету и несуетливо поднялся.

- Здравствуйте.

Тохтамбашев ответил ему с подчеркнутым уважением. Все-таки старик был настоящим асом своего дела, да и в жизни повидал много.

- Надо усы подровнять. И шею побрить. - Тохтамбашев сел в кресло.

- Сделаем, - старик достал накрахмаленную простыню.

Когда Тохтамбашев вышел из парикмахерской, от грусти не осталось и следа. Насвистывая "Белые розы", пошел по аллее к своим складам. Смотрел по сторонам и представлял, как будет красиво, когда вокруг распустятся цветы.

Посланец Судьбы принял облик капитана Сивкова из строевой части штаба. Как всегда, он куда-то спешил и пролетел бы мимо Тохтамбашева, не окликни тот его.

Жора и сам не знал, зачем это сделал. Друзьями они не были, общих дел не имели. Более того, затурканный жизнью, вечно неопрятный Сивков был Тохтамбашеву просто неприятен, и в другой раз он сам бы мог отвернуться, чтобы его не заметить. А тут взял и позвал. Интуиция, наверное, подсказала.

- Как дела, Кирилл?

Капитан остановился и поправил очки:

- Чарры Каримович!

- Да, дорогой! У тебя что-то случилось? Говори, может, я в силах помочь?

Сивков заморгал и выдал такое, от чего Тохтамбашев просто оторопел:

- Вы Студеного знали? Он застрелился!

- Как застрелился? - только через минуту Жора обрел дар речи. - Он ведь приезжал ко мне на прошлой неделе!

- Так! Взял и пустил пулю в висок. - Сивков приставил к голове выпрямленный указательный палец, а потом несколько раз энергично его согнул. - Подробностей пока никто не знает, но информация верная. Специальная комиссия будет разбираться. Шутка ли, целый комбат покончил с собой!

Потоптавшись, Сивков припустил дальше, в направлении штаба.

А Тохтамбашев поспешил к складу. Оправившись от неожиданности, он начал думать рационально. Действительно Студеный наложил на себя руки или ему Арцыбашев помог, пока что не важно. С этим можно будет разобраться и позже. Важно, что начнет работать комиссия, и насколько глубоко она копнет, лишь аллаху известно. А он, Тохтамбашев, даже не знает, что в этом чертовом ящике, который ему навязали.

Заперев дверь, Жора приступил к делу. В "апартаментах" надрывались два телефона, местной связи и городской, но он не обращал внимания. Потом! Все потом! Главное - ЭТО!

Выволок ящик в проход, монтировкой сорвал два висячих замка, откинул крышку. Что там? Что за фигня! Газеты, тряпки, обгоревшая шинель, еще какое-то барахло… Ругаясь на двух языках, Жора вышвырнул мусор на пол и увидел металлический контейнер. Схватился за оплетенную резиновым проводом ручку, дернул и взвыл от боли в спине - сказалось ранение. После второй бесплодной попытки Жора взял топор и разломал деревянный ящик.

Присел на корточки, разглядывая находку. Обычный товар? Обычный, только очень ценный? Кооператоры, значит, с руками оторвут? Ну и падла же ты, друг Студеный!

Телефоны продолжали надрываться. То один, то второй. Оказавшись рядом с ними, чтобы взять из стола связку ключей, Тохтамбашев, поколебавшись, снял трубку городского аппарата.

- Але!

- Это я. Узнал? Плохие новости, Жора. Жди завтра утром проверку. Я толком не знаю, что произошло, но будут рыть капитально. Якобы дана установка тебя укатать. Сам знаешь, за что.

- Спасибо, - поблагодарил Тохтамбашев, хотя из динамика уже неслись гудки отбоя.

Вот, значит, как! Сколько добра сделал людям! Сколько раз помогал! А его - "укатать"! Нет уж, дудки!

Открыть замки железного ящика подбором ключей не получилось.

Тохтамбашев взял пилу-"болгарку". Поставил алмазный диск. И включил пилу в сеть.

Лето 2002 года

Разбудил меня легкий шорох. В тайге бывает много звуков, но этот был не из них.

Я засопел, потом, не открывая глаз, медленно перевалился на левый бок и, сделав вид, что озяб, засунул руки под мышки. Правая рука легла как раз на рукоятку "макарова". Патрон был в стволе, и оставалось только снять пистолет с предохранителя. Чтобы не было слышно щелчка, я несколько раз сонно кашлянул и приготовился действовать по обстоятельствам. С пистолетом в руке я чувствовал себя гораздо увереннее.

И тут я услышал другой звук, который здесь, в безлюдной тайге, был совершенно неуместен. В утренней тишине раздался тихий смех. Тихий женский смех. Так могла смеяться смущенно прикрывающая ладонью рот девушка. И, гадом буду, я узнал этот смех.

Я отбросил плащ-палатку и резко сел.

В нескольких шагах от меня на земле сидела Настя.

Я ничего не понимал.

Может быть, это мне приснилось?

Вот вчера, например, мне приснилось черт знает что и среди всего прочего - она. Так может быть, и сегодня она растает в воздухе, словно утренний туман? Не похоже. Уж больно все это было реально.

Настя сидела на земле, подобрав ноги, и по-деревенски прикрывала ладонью рот. У ее колен валялась небольшая корзинка, и рядом с ней по мху были рассыпаны грибы.

Настины глаза улыбались, но на лбу обозначилась тонкая страдальческая морщинка.

Она улыбалась, но в ее глазах стояли слезы.

Она улыбалась, но ее узкая рука дрожала.

Увидев это, я почувствовал, как ржавое шило медленно входит мне в самое сердце.

Она выглядела так же, как и год назад.

На ней была все та же длинная холщовая рубаха, перетянутая в талии узким пояском, и те же тряпичные тапки. И точно так же, как год назад, ее голова была плотно обвязана белым платком, ровной полосой закрывающим лоб.