Борис Седов - Наследница

— Но ведь я сейчас услышу от вас какое-то предложение?

— Нет-нет, что вы, Валерий Сергеевич! — испуганно трясу я головой. — Я пришла сюда не торговать этими документами. Просто прихватила их с собой по случаю, думала, вдруг это будет вам интересно. А вообще-то, я просто хотела попросить вас оставить «Богатырскую Силу» в покое.

— Причем здесь я? — бурчит он, и я буквально слышу, как скрипят его мозговые извилины, он пытается сообразить, как, если придется оставить «Богатырскую Силу» в покое, будет оправдываться перед Шикульским за неотработанный гонорар.

Его Валерий Сергеевич — я в этом не сомневаюсь — уже получил. А возвращать фишки назад ой как не хочется!

— Если не вы, то кто же тогда? — задаю я двусмысленный вопрос. Понимай, как знаешь:

«Кто же тогда еще сможет помочь?»

«Кто же, если не вы, продались ублюдку Шикульскому и организовали наезд на приличное законопослушное предприятие?»

— М-м-мда-а-а… — вздыхает он. Я понимаю, насколько ему сейчас трудно. И мне его ничуть не жаль. Я злорадствую. Я упиваюсь той возвраткой, которую смогла подогнать этому негодяю. — Всё не так просто. Ничего не могу обещать.

— Я тоже, — тут же отвечаю я, и Валерий Сергеевич окончательно меняется в лице. Вернее, окончательно теряет лицо.

Каким он был deadifamb минут назад! И каков он сейчас!

— Виктория Карловна, у меня есть время на то, чтобы проанализировать ситуацию?

— Сколько угодно. — Я беспечно качаю ногой. У меня наивно-детское выражение глаз. Я не говорю, я мурлыкаю. Я абсолютно не страшная. Вот только мой собеседник почему-то вспотел. — Времени у вас сколько угодно, — повторяю я. И картинно вздыхаю. — Вот у меня его, к сожалению, не осталось совсем. Меня загнали в угол. Теперь остается единственное — пробиваться из него силой. Только силой, дипломатия себя уже исчерпала. Одним словом, та ситуация, про которую говорят: «Или пан, или пропал». Пропаду, так хотя бы утащу с собой на дно нескольких вонючих высокопоставленных педофилов.

Один из них, сейчас сидящий напротив меня, при этом заявлении вздрагивает и, по-моему, с трудом сдерживается, чтобы не двинуть меня кулаком. Как же он меня ненавидит! Какого врага я себе нажила! Но враг этот — ручной. Я знаю, на какие кнопочки нажимать, чтобы он двигался, как я пожелаю. И опасаться его мне нечего.

— Вы задумывались над тем, Виктория Карловна, что на всякое действие существует противодействие? — зло цедит он. Это остатки понтов. Я хороший психолог и знаю, что не пройдет и пары минут, как бепек остынет и станет белым и пушистым.

— Вот и я о том же, — печально вздыхаю я. — На всякий наезд нужен достойный ответ. Вот, например, у меня всё было так хорошо. Жила, не ведала печали, пока полгода назад не убили моего отца. Теперь вот подставили меня, собираются упечь в тюрьму. Так что же, мне смириться? Или защищать себя, дать сдачи? Как бы вы поступили в такой ситуации, Валерий Сергеевич?

Валерий Сергеевич понуро молчит. Он никак не может определить, как же воспринимать меня. Как наивную девочку, которая старательно пытается выполнить чью-то установку? Как вселенскую стерву, которая ловит приход от того, что доводит до инсультов московских чиновников?

— Видите, вы бы боролись, — так и не дождавшись ответа, продолжаю петь я. — Вот и я… пытаюсь. Ну, так что, Валерий Сергеевич?

— Всё зашло чересчур далеко… — принимается мямлить он, но я его обрезаю.

— Не мои заботы. Не я инициировала этот блудняк. Не мне его ликвидировать. И не я стегала ремнем десятилетних мальчишек… Кстати, их трое. Они сейчас у меня и хорошо охраняются. Все с огромной охотой дадут против вас показания, но прежде они с удовольствием покрасуются перед телекамерами. Не только российскими. Европа будет в восторге. Вы подставите всю страну, Валерий Сергеевич.

— Это инсинуация, — из последних сил сипит он, и я радостно хмыкаю. Клиент созрел. Теперь только бы не случилось сердечного приступа, а то некому будет разгребать те кучи дерьма, которые он наложил по всем углам.

— Про то, что это инсинуация, будете говорить не мне.

— Неужели вы не понимаете, что такого скандала никто не допустит. Не пройдет и суток, как все ваши доказательства будут уничтожены, а вы сами вместе со своей кампанией отправитесь, в лучшем случае, в СИЗО. Мне достаточно набрать номер…

— Набирай, извращенец! — резко перебиваю я. — Но сначала представь себе, как уже завтра будет показываться на людях твоя жена, как будут издеваться в школе над твоими детьми. Кроме троих малолетних бродяжек из сходненского притона, у нас еще четверо сутенеров. Поют про тебя, как соловьи. Всё снимается на видеокамеру. Репортеры уже в стартовых колодках, ждут сигнала, чтобы выехать к нам. Так что ничего предпринять ты не успеешь. Звони!

— Куда? — с трудом выдавливает он. Последний очаг сопротивления благополучно подавлен.

— Куда собирался!

Он отрицательно качает головой.

— Тогда звони и останавливай то, что ты запустил три недели назад.

— Это нереально.

— Мне начхать! Вообрази, с чего завтра для тебя начнется утро. И начинай действовать. А я посижу, подожду результатов. — Я прикрываю рот ладошкой и сладко зеваю. Не выспалась. — И скажи, чтобы мне принесли чашечку кофе… Покрепче, Валерий Сергеевич.

Иванов не стал ходить вокруг да около, а чуть ли не с порога объяснил мне, в каком я глубоком дерьме. Выложил всё, что на Лубянке известно про меня и Тамару. Вернее, про Ларису Богданову и Диану Ерошенко, подкрутивших ланцы с женской зоны из-под Новомосковска и по пути замочивших полтора десятка невинных налогоплательщиков.

Кажется, комитетчик хотел шокировать меня своей осведомленностью. Но в эту сказку он не попал.

— Браво! Неплохо вы покопались в моем грязном белье, — совершенно спокойно отреагировала я. — Итак, вы знаете про меня много плохого. Я и не сомневалась, что знаете. Ну и что с того, что знаете?

— Я просто хотел, чтобы вы себе отдавали отчет, что в любой момент этой информации можно дать ход. — Комитетчик немного растерянно лупил на меня буркалы, и, кажется, я ему нравилась. — Вы отправитесь обратно на зону. Только не на эту, на пожизненную.

— Мне наплевать. Я давно поставила на себе крест. Еще в детстве. Интересно, насколько вы углубились в мое прошлое? До какого эпизода?

— До того, как вы подменили собой дочку Богданова, — не стал делать из этого секрета Иванов.

— Не мешало бы вам разузнать обо мне побольше.

— Что ж, расскажите.

— Не хочу утомлять вас грустной историей девочки, у которой убили родителей, и она пошла по рукам взрослых мерзавцев. — Я отодвинула занавеску, выглянула в окно. Баба Валя возле сарая колола дрова. Мне стало грустно: вот я, возможно, никогда уже дров не поколю. — Наступит момент, и я расскажу эту историю в комнате для допросов.