Борис Седов - Пленница

— Говоришь, убираться? — Монучар смерил девочку взглядом, в котором не было ни доброты, ни участия, только легкий налет неприязни. И даже презрения. — Я еще раз повторяю, что никто тебя отсюда не выставляет. Я только обрисовал тебе один из вариантов. Теперь второй вариант: я выделяю средства на твое содержание, воспитание, образование и передаю тебя под ответственность надежного и опытного человека. — Моча поднял взгляд на Наума Зиновьевича. — Он становится твоим неофициальным опекуном. Он позаботится о твоем будущем, и я не сомневаюсь, справится с этой задачей столь же блестяще, сколь блестяще справлялся с другими делами, которые я поручал ему раньше. Возложив на него всю ответственность за тебя, я буду абсолютно спокоен. Мне не в чем будет винить себя перед Богом. Хотя я атеист… — Монучар коснулся губами края бокала и, вздохнув, произнес: — Надеюсь, Наум Зиновьевич не будет вызывать у тебя такой неприязни, как я.

Тамара была готова крикнуть: «Все это не так! Никакой неприязни! Это было всего лишь не поддающееся объяснению помутнение рассудка! Вернее, объяснение этого помутнения я теперь могу дать! Я уже все поняла!» Но горло словно сковало спазмой, и она так и не смогла произнести ни единого слова.

— Выбирай, Тамара. Чего ты хочешь? Первый вариант? Или второй?

— Я хочу остаться с тобой!!! — громко всхлипнула девочка и, уже не пытаясь скрыть свою слабость, ладошкой размазала по личику слезы. — Я хочу остаться с тобой, Монучар'!!

Она рыдала, в промежутках между судорожными всхлипами пытаясь убедить Монучара, что больше не доставит ему проблем. Никаких голодовок, никаких разбитых магнитол и пюпитров, никаких просьб о компьютере или о душе, если их, действительно, так трудно выполнить. Она будет самой послушной, самой прилежной. И ей наплевать, что придется жить в тесной каморке с единственным окном во внешний мир — экраном маленького телевизора.

Она пыталась что-то объяснить про это проклятое нечто, буквально истерзавшее ее за последнюю неделю.

Она исповедовалась. Она говорила… всхлипывала… и опять говорила…

Ее головки коснулась большая мягкая ладонь. Тамара ощутила незнакомый запах дорогой туалетной воды. Протерла рукавом кофты лицо и подняла взгляд.

Рядом с ней стоял Наум Зиновьевич. Она и не заметила, как он поднялся из кресла и подошел к ней.

— Монучар рассказал мне всю твою историю, девочка, — мягко произнес адвокат. — Моя б воля, я искупал бы твоих родственничков в кипящей смоле. Еще Монучар сказал мне, что ты хочешь отомстить сама. Что ж, и я, и Монучар твое решение одобряем. Но чтобы его осуществить, тебе, Тамара, надо еще поднабраться силенок. И что ты для этого делаешь?..

«Занимаюсь на тренажере, форсирую программу за седьмой класс, стараюсь не забыть английский».

— …Изводишь себя необоснованной голодовкой, миллионами за день сжигаешь нервные клетки.

— Я же вам только что попыталась объяснить, как это все со мной происходило, — перебила Тамара. — Сначала я ничего не могла понять, но теперь знаю…

— Я тоже знаю. — Мягкая ладонь продолжала гладить ее по головке. — Ты хочешь остаться у Монучара? Отлично! Он тоже этого хочет. Но ты должна пообещать и мне, и ему, что с этого часа голодовка прекращена.

— Но я же только что говорила…

— Мы слышали. Значит, будем считать, что с этим вопросом улажено. Теперь о втором и, к сожалению, более сложном… Монучар? — Наум Зиновьевич перевел взгляд на Мочу.

— А, говори! — махнул тот рукой.

— Не знаю, задумывалась ли ты о том, что Монучар находится под особо пристальным надзором товарищей из правоохранительных органов…

— Да, я об этом догадываюсь.

— …И эти товарищи только и ищут повода, чтобы доставить ему… мягко говоря, неприятности. Ты, девочка, — идеальнейший повод. Как только кое-кому станет известно, что ты живешь в этом доме, в тебя незамедлительно вцепятся мертвой хваткой. Ты сразу же попадешь в детприемник, а потом в интернат. Тебя затаскают по всевозможным комиссиям и допросам. При этом из тебя постараются выбить насквозь лживые показания о том, что с тобой в этих стенах якобы происходило. Они в этом непревзойденные доки, эти людишки. В результате у Монучара возникнут большие проблемы. Кроме того, он связан деловыми отношениями с такими людьми, которые могут плохо отнестись к тому, что их партнер взял под опеку постороннюю малолетнюю девочку — даже не дальнюю родственницу или, скажем, оставшуюся сиротой дочку хороших друзей. Отсюда вывод: если желаешь остаться здесь, готовься жить на нелегальном положении, так, чтобы о тебе не было известно никому из посторонних. Год, два, может быть, три… Тебе будут созданы все условия для нормального существования. Потом ты выйдешь из подполья. Твоя жизнь войдет в нормальное русло. Но ты должна набраться терпения… Тамара, ты готова к такой … м-м-м… специфической жизни?

— Да, — прошептала она. — Уже больше года я живу такой специфической жизнью. Так что знаю: готова.

— А Монучар? Ты готов?

— Да будет так, как сказал император, — улыбнулся Моча. — Попробуем еще разок. Договорились, Тамара?

— Договорились.

— Больше никаких голодовок и ненавидящих взглядов исподлобья?

— Я же сказала.

— Тогда будем считать, что инцидент исчерпан. Спасибо, Наум. Тамара, ты хочешь сейчас что-нибудь перекусить? Или на полчасика выйдешь в садик? Погуляешь на свежем воздухе впервые в этом году. А мы пока с Наумом Зиновьевичем обсудим пару вопросов. — Монучар покрутил между безымянным и указательным пальцами уже наполовину скуренную сигару, еще раз улыбнулся — так, как умел улыбаться лишь он.

— Я, пожалуй, и правда, прогуляюсь по садику, — поднялась из кресла Тамара.

— Найдешь путь к выходу?

— Конечно, найду… Ну, тогда я пошла.

…Но она не пошла. Она буквально полетела на первый этаж. За тяжелую дубовую дверь. Впервые в этом году на просторы, не ограниченные стенами тесной каморки. В японский садик, где все так игрушечно — арочный мостик через узкий ручей, который можно просто перешагнуть; пруды, напоминающие огромные лужи. Может быть, в этих прудах разведены караси или зеркальные карпы? Обязательно надо проверить.

Классный денек!

Такого классного, кажется, не было уже тысячу лет!

— Не было у бабки забот, так купила бабка себе порося, — покачал головой Наум Зиновьевич, наблюдая за тем, как девочка в черных спортивных штанах и зеленой мохеровой кофточке, размахивая руками, беззаботно перепрыгивает с камня на камень, рискуя оступиться и шлепнуться в воду. — Еще раз спрашиваю: и тебе это надо?

Монучар разлил по бокалам остатки вина.

— Еще раз тебе отвечаю: да, под старость я повредился рассудком, и меня потянуло на малолетних. При этом если бы я был простым педофилом, я без проблем заказал бы себе десяток готовых на все нимфеток прямо на дом. Или слетал бы на пару дней в Таиланд. Но если уж ни с того ни с сего выпала такая козырная карта и эту Тамару мне попросту подарили, почему я должен отказываться от такого подарка?