Борис Седов - Пленница

— Значит, имей в виду: никакого кладбища в ближайшие дни. Завтра едем в милицию, потом в твою бывшую школу.

«…То, что ждет меня в дядюшкиной квартире, окажется сущим кошмаром…»

— Ты меня слышишь, Тамара?

«…В конце концов, эта бегемотиха меня просто затопчет! Может, и правда, попроситься в интернат?»

— Отвечай, когда спрашиваю!

— Да, слышу Завтра едем в милицию, потом в мою бывшую школу, — покорно согласилась Тамара, и Светлана Петровна удовлетворенно отметила:

— Молодец, девочка.

В маленькой комнатушке, которую ей выделили, не было ни телевизора, ни компьютера, но Тамаре было сейчас не до этого. Весь вечер она пролежала на узкой кровати, тупо разглядывая трещинки на потолке. Ни единой эмоции, никакого движения. Казалось, что оцепенение, из которого девочка вышла два дня назад, вновь сковало ее, и Светлана Петровна, когда сунулась к ней со словами:

— Иди ужинать, а потом прими ванну, — не дождалась ответа. Она подошла вплотную к кровати и наклонилась, с интересом вглядываясь в Тамару.

Ни единой эмоции, никакого движения.

— Хорошо, ложись спать голодной. Второй раз никто ничего тебе предлагать не намерен, — недовольно пробухтела толстуха и отправилась в соседнюю комнату, где ее муж, словно кот у мышиной норы, терпеливо дежурил у телефона. — Как бы этот крысеныш, и правда, не повредился рассудком, — задумчиво пробормотала она. Дядя Игнат в ответ лишь безразлично пожал плечами. Только что ему почти за бесценок предложили партию спирта «Ройял». Стопроцентная предоплата черным налом, а черного нала имелось в наличии всего триста рублей в кошельке у супруги. Было над чем призадуматься.

Следующие три недели запомнились Тамаре непрерывным хождением вместе со Светланой Петровной по неуютным приемным и кабинетам, долгими ожиданиями на жестких скамейках в мрачных пустых коридорах и постоянными вопросами… вопросами… вопросами… На которые она отвечала невпопад, толком не понимая, о чем ее спрашивают.

В прокуренной комнате следователь с густыми усами и красными слезящимися глазами:

— Тамара, так ты отлучилась только до школы и обратно? Это примерно час. Может, час десять. Смотря, сколько прождала автобуса. Ты никуда больше не заходила?

— Нет, никуда… На обратном пути я купила мороженое и прошла остановку пешком.

— Приплюсуем еще десять минут. Точно, Тамара?

— Наверное.

— Хорошо. Теперь скажи мне, пожалуйста, когда ты в тот день обнаружила, что забыла спортивную форму, и решила вернуться, у тебя не создалось впечатление, что родители кого-нибудь ждут?

О том, что ей обязательно зададут подобный вопрос, предупреждала Светлана Петровна. И, кроме того, строго-настрого запретила упоминать о дядюшкином звонке — том, когда он неожиданно передал Тамаре привет: «Как неудачно дядя Игнат позвонил прямо накануне этой трагедии! Теперь у него из-за этого могут быть неприятности. Так что, девочка, ты не должна никому говорить про этот звонок».

— Алло, Тамара, ты слышала, что я спросил?

— Да, извините… Нет, мне не показалось, что родители кого-нибудь ждут.

— О чем вы разговаривали, не помнишь?

— Помню. Мама выглянула из кухни, и мы поздоровались. А папа спросил, как дела в школе. Я ответила, что бегали кросс, и тут же вспомнила, что забыла спортивную форму. Попросила его меня отвезти, но он отказался. И ушел…

«Говорить о том, что к телефону? Или нет? У дядюшки будут неприятности — хорошо. Они с толстухой взбесятся — плохо. А, наплевать! Какое это имеет значение, звонил тогда дядька Игнат или нет».

— …в каминную. Больше живым я его не видела, — всхлипнула девочка. — И маму тоже.

— Хорошо. На, Тамара, выпей водички…

Классная в бывшей школе:

— Тамарочка! Стисни зубы, сожми кулачки. Ты сильная девочка и сумеешь перешагнуть через это несчастье. Уверена, что Светлана Петровна тебе в этом поможет. Я ее знаю давно. Достойная женщина, замечательный педагог. Рада за тебя, ты попала в хорошие руки. Хотя, конечно, никто не заменит маму и папу… Школа, в которую ты переводишься, одна из лучших в районе. Там очень хорошие и учителя, и ребята… Тамарочка, всегда, когда почувствуешь себя одиноко и плохо, думай о том, что у Соломона на перстне были выгравированы замечательные слова: «И это пройдет».

Элегантная дамочка с коротенькой стрижкой в одном из кабинетов РОНО:

— У тебя есть хобби, Тамара?

— Хобби?

— Да. Какое-нибудь увлечение. Может быть, ты занимаешься музыкой? Или посещаешь спортивную секцию?

— Да, секцию по у-шу.

— Собираешься ходить туда и после каникул?

— Не знаю. Если мне разрешат.

— Почему же не разрешат? Мне говорили, что ты очень хорошо знаешь английский. Что, занималась с преподавателем?

— Нет, с мамой. Она английским владела свободно.

— Надеюсь, ты не забросишь язык. Я побеседую со Светланой Петровной, чтобы она лично проследила за этим. Попроси ее зайти ко мне в кабинет. А к тебе у меня пока нет вопросов. Подожди, пожалуйста, в коридоре… Света, знаешь, у меня есть хороший знакомый. Он врач. Я сейчас запишу телефон…

Седенький старичок в уютной комнате с мягкой мебелью и ковром на полу, больше напоминающей гостиную, чем кабинет психиатра:

— Тамара, ты можешь сказать мне, какое сегодня число?

— Не знаю.

— А день недели?

— Не знаю.

— Давно ты этим не интересовалась?

«Зачем мне это? Говорят, что счастливые часов не наблюдают. И дней недели… И чисел… Несчастные тоже!!! Не наблюдают…»

— …Я повторяю вопрос: давно ты этим не интересовалась?

— Чем?

— Ладно, оставим. Скажи лучше, чем ты сейчас занимаешься дома? Помогаешь по хозяйству? Читаешь? Смотришь телевизор?

— Лежу.

— Что, так просто лежишь и ничего не делаешь?

— Ничего.

— О чем-нибудь думаешь?

— Ни о чем.

— Тамара, девочка, так не бывает! Человек всегда о чем-нибудь думает.

«А я вот не думаю ни о чем! Рассматриваю трещинки в потолке… Не называй меня, пожалуйста, девочкой, старичок»…

— Ты хорошо засыпаешь, Тамара?

— Не очень.

— А что тебе снится?

— Не помню.

— Так уж не помнишь? Ничего-ничего?

— …….

— Какие у тебя отношения с тетей? Вы с ней много общаетесь?

Дядюшкина жена, массивная и мужеподобная, внешне (и не только) сильно напоминала домоправительницу фрекен Бок из мультфильма про Карлсона, на редкие вопросы: «А можно?» всегда давала стандартный ответ: «Нельзя», и Тамара не помнила, чтобы она хоть раз улыбнулась или сказала что-нибудь доброе. Вернее, и улыбалась, и говорила, только когда они вдвоем ходили к следователю или в РОНО. Но стоило им остаться наедине, как толстуха облачалась в непроницаемую броню и в Тамарином сознании олицетворяла собой неприступную крепость.