Юлия Латынина - Ниязбек

– Мы все здесь знаем и ценим Владислава Авдеевича, – сказал Ниязбек, – и мы знаем, что он еще ни разу не взял денег. Ему машину предлагали – не взял. Дом предлагали – не взял. Жене колье подарили – вернуть заставил. Поэтому я долго думал, что бы такое подарить Владиславу Авдеевичу, что он не счел бы неправильным, и я решил от всей души подарить ему вот этот скромный подарок.

И с этими словами Ниязбек положил перед Панковым свернутый ковер.

Панков резко встал с места.

– Послушай… – начал он.

Ниязбек толкнул ковер. Тот покатился, разматываясь, под ноги полпреду, и через секунду из него выкатился несколько взъерошенный, но совершенно целый австриец. Несколько секунд он обводил глазами присутствующих, а потом взгляд его остановился на полпреде.

– Это что, шутка такая, герр Владислав? – спросил он. Панков стал красным, как запрещающий сигнал светофора.

– Кто его украл? – рявкнул полпред. – Ну?

– Это неизвестно, – отозвался Ниязбек.

– Как это неизвестно, – возмутился австриец, – вот он и украл!

И его палец безошибочно ткнул в Джаватхана Аскерова.

Тот потупился, словно школьник, застигнутый за потравой варенья в бабушкином шкафу.

– Потише, – сказал Магомедсалих, – ты кого обвиняешь? Ты чиновника обвиняешь, австрийская образина! Замминистра по налогам, слышь ты?

– Вот как? – сказал австриец. – А вы что, тоже… замминистра?

– Я министр, – гордо сказал Магомедсалих, подумал и признался:

– Был.

– Donnerwetter! – вскричал австриец.

За столом послышались ленивые смешки. Хизри Бейбулатов бросил на тарелку баранью косточку, которую он обгладывал, ковырнул мизинцем в зубах и лениво сказал:

– Послушай, дорогой, чего ты ругаешься? Разве с тобой плохо обращались? Разве тебя били? Вон Слава, он когда сидел у Арзо в погребе, так у него палец отрезали. У него на глазах русских собакам скормили. – И палец Хизри указал на Арзо Хаджиева.

Австриец поглядел на седеющего чеченца с приколотым к поясу рукавом, потом на Панкова, а потом на смуглого золотозубого Хизри, который снова засунул в рот мизинец, чтобы вытащить застрявшую жилку.

– Это что, правда? – спросил совершенно ошеломленный австриец.

– Разумеется, нет, – ответил Панков, – полковник Хаджиев – командир спецгруппы ФСБ. Офицер федеральных сил.

При этом голос Панкова слегка дрогнул, но австриец, увлеченный собственной бедой, ничего не заметил.

– Это неслыханно, – сказал австриец, – это unmoglich. Когда я прилетел в вашу республику, мне показалось, что это нормальная страна. Мой сотовый работал, как в Вене. Мои апартаменты соответствовали всем европейским стандартам. Я даже играл на прекрасном поле для гольфа! И вдруг оказалось, что я – не человек, а вещь! Что меня можно украсть! Что меня можно подарить! Но что меня больше всего потрясает, что этот человек, который меня украл, он, оказывается, не бандит, а чиновник. Финансовый чиновник! И он думает, что если капитализация компании составляет сорок миллиардов долларов, то она может заплатить за хозяина двадцать. Это настолько нелепо…

– Слышь, фриц, – сказал Ниязбек, – может, тебя рано отпустили? Посидел бы еще, лекции почитал. Глядишь, наш Джаватхан стал бы лучше в фондовом рынке разбираться.

Тут Панков наконец пришел в себя, схватил австрийца за руку и потащил прочь от стола, к ждущим под навесом машинам.

Корпоративный Learjet Мартина Раффеншнайдера приземлился в Вене в половине пятого вечера. Сразу из аэропорта австриец набрал личный мобильный Панкова.

– Владислав? Это Мартин. Вы понимаете, что если я дам показания, то вам не дадут визу ни в одну из европейских стран? Вам лично?

Панков молчал. Возразить ему было нечего.

– Я долго думал, что мне делать. Я решил, что шум будет не на пользу моей компании. И я решил молчать, но, как вы понимаете, ни о каких инвестициях, ни о каких контрактах не может быть и речи. И вы знаете почему? Даже не потому, что меня похитили. А потому, что человек, который меня украл, он, оказывается, замминистра по налогам и сборам! И потому, что этот человек, занимая этот пост, искренне считает, что компания с капитализацией в сорок миллиардов может вынуть из оборота двадцать! Как я себе представлю, что этот человек будет считать моему заводу налоги, так меня дрожь берет! Владислав, вы слышите меня?

– Слышу, – сказал Панков. – Мартин, вы сколько были в горах?

– День!

– Правильно. А я так прожил лето.

Джаватхан приехал к Панкову на следующий день. Его привез Ниязбек по просьбе полпреда. Было раннее утро: Панков на веранде давился горячим кофе, спешно проглядывая стопки бумаг, и рядом с Панковым сидел полковник Шеболев.

Панков пристально оглядел Джаватхана Аскерова, не здороваясь, и показал ему фотографию. На фотографии молодой Джаватхан сидел за столом между Басаевым и Хаттабом. Все трое обнимались и были очень довольны друг другом.

– Это фотомонтаж? – спросил Панков.

– Нет, – ответил Джаватхан.

Следующая фотография была снята с пленки. На пленке этой резали горло русскому солдату, а Джаватхан стоял рядом. Джаватхан глядел на солдата, и выражение лица у него было какое-то виновато-сочувствующее.

– Почему его зарезали? – спросил Панков.

– Потому что у нас было мало патронов, – ответил Джаватхан.

Полпред президента, оторопев от этакого ответа, молчал несколько секунд, а потом сухо осведомился:

– Еще показывать? У меня тут целый семейный альбом. Папа, мама и Хаттаб.

Ниязбек, удобно устроившийся в кресле, с чуть заметной усмешкой покачал головой, и это окончательно добило Панкова. Полпред вылетел из-за стола, сжимая в руке пачку фотографий пополам с листами досье, и заорал:

– Вы у меня дождетесь! Вы оба дождетесь! И за Загирова дождетесь! И за директора порта! Вот этого хватит, чтобы тебя посадить на двадцать лет! Твою мать! Патронов у них было мало!

Джаватхан перехватил руку полпреда, зажимая его пальцы между своими, и дернул ее вверх. Панкову показалось, что его ладонь попала под чугунный пресс, он чуть присел и заорал от боли.

– Никто не смеет материться в моем присутствии, – сказал Джаватхан.

А Ниязбек поднялся с дивана, и что-то в его стремительном движении было от бойка, ударяющего по капсюлю.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления, – сказал Ниязбек.

Повернулся и вышел. Джаватхан вышел за ним.

Панков несколько секунд стоял посреди веранды, тряся рукой, а потом вылетел во двор. Ниязбек уже садился в машину.

– Это все, что ты можешь сказать? – спросил Панков.

Ниязбек внимательно оглядел полпреда. Лицо чиновника было красным от ярости, строгий галстук сбился на сторону, и белая рубашка выскочила из-под пояса брюк. Ниязбек стоял у машины, а Панков – на ступеньках, и головы их поэтому были вровень.