Юлия Латынина - Ниязбек

– Ты с ума сошел, – прошептал Гамзат, – это тебе никогда не простят. Там в приемной двадцать моих охранников.

Ниязбек подошел к Гамзату и несильно ударил его рукоятью ТТ в висок. Гамзат потерял сознание и обмяк.

Тогда Гази-Магомед сделал необъяснимую вещь. Видимо, он от страха перепутал все в голове. Он сидел совершенно один за гладким дубовым столом, и на этом столе ничего не было, кроме подносика с очищенными карандашами и бутылочки с газировкой, окруженной стеклянными стаканами, как наседка цыплятами.

Гази-Магомед сгреб подносик с карандашами и швырнул в Ниязбека, а потом взвизгнул и бросился к окну. Окно в кабинете было бронированное и не открывалось даже в принципе.

Ниязбек в одно мгновение перемахнул через стол и даже не стал бить Гази-Магомеда пистолетом, а просто хорошенько пнул его в копчик. Гази-Магомед влетел головой в бронированное стекло, и, не пискнув, сполз на пол. Ниязбек перевернул его, убедился, что сын президента в сознании и лупает глазами, и, пошарив у Гази-Магомеда в кармане, достал оттуда кокетливую «нокию» с красной крышечкой.

«Нокию» он протянул Гази-Магомеду.

– Позвони на охрану, – сказал Ниязбек, – и скажи, чтобы пропустили машины, которые подъедут сейчас к блокпосту. Скажи, что это люди Гамзата. Я тебе советую быть очень убедительным.

Рана, полученная Панковым, оказалась мелкой, но противной. Это была не пуля – где-то на излете в плечо влетел осколок от РГД-5, а РГД-5 имеет одну неприятную особенность. Это граната наступательная, и осколки ее разлетаются на расстояние на порядок меньшее, чем, допустим, у оборонительной Ф-1, и они гораздо менее мощные. Но зато легкие поражающие элементы РГД-5 ввинчиваются в мясо, как штопор в пробку, и выковыривать их куда сложнее, чем, допустим, удалять пулю «Калашникова».

Панков потерял не так уж мало крови. Врачи обкололи его анальгетиками, удалили осколок-заусенец, перевязали рану и уложили спать, заставив принять лошадиную дозу снотворного. Панков не сопротивлялся. Он чувствовал себя как человек, который строил дом, а потом дом рухнул и погреб его под развалинами. Больше всего Панкову хотелось заснуть и не просыпаться как можно дольше. Снотворное дало ему эту возможность.

Панков спал до двух ночи.

Ему снилось, что Ниязбек принес ему ковер с завернутой в него Аминат, но, когда они развернули ковер, из него выкатился полуразложившийся труп. Он проснулся оттого, что кто-то тряс его, как грушу. Панков долго не мог сообразить, где он и кто он, и только через полминуты понял, что не все, что ему снилось, было сон. Щурясь от яркого света ламп, полпред сел в постели и принялся здоровой рукой тереть глаза.

Перед ним сидел начальник его охраны Сергей Пискунов.

– Что такое? – спросил Панков.

– Теракт с захватом заложников.

Панков попытался собрать мысли. Мысли были приправлены снотворным и собирались плохо.

– Что захватили-то?

– Дом правительства.

– Кто?!

– Ниязбек Маликов.

Когда Панков подъехал к Дому на Холме, было уже три часа ночи. Оцепления вокруг площади не было совершенно, зато была немалая толпа, тысячи в полторы человек. Люди жгли костры, а некоторые уже ставили палатки, и Панков заметил возле улицы Кокорева каких-то вооруженных людей, которые стаскивали с грузовика мешки с мукой.

Милиция была, но это была местная милиция, которая скорее одобряла происходящее и, во всяком случае, не спешила разгонять митинг.

Возле улицы Ленина стоял автобус с каким-то иногородним ОМОНом. Шторки на окнах автобуса были плотно задернуты, Панкову почудилось, что он видит прижатый к стеклу глаз.

Когда в семидесятые годы на берегу моря в центре Торби-калы построили здание ЦК компартии республики, и здание, и море, и площадь задумывались как единый комплекс. Море внизу, затем отделанная песчаником набережная, затем мраморная лестница, широкая и длинная, как лестницы к святилищам инков, а за ней площадь и два памятника Ленину – один бронзовый, на гранитном двухметровом постаменте, а другой, за ним, из камня и стекла, в десять этажей.

Справа, если стоять у моря лицом к Ленину, начинался роскошный парк, а слева, словно незаметная серая дворняжка, преданно охраняющая господина, стояло кряжистое здание КГБ республики, и перед ним тоже стоял памятник, совсем маленький, даже не памятник, а бюст Феликса Дзержинского.

Три года назад подъезд от площади к Дому на Холме был перегорожен бетонным забором с камерами наблюдения и блокпостом.

Толпа стояла между забором и памятником, и вооруженных людей возле блокпоста было не меньше десятка. Сколько их было в самом здании, полпред не мог даже предположить.

Однако было заметно, что люди в толпе на площади проходят блокпост совершенно свободно и тусуются туда-сюда.

Из раскрытых окон Дома правительства кое-где торчали дула автоматов, а кое-где свисали флаги. Флаги были чисто зеленого цвета, и это полпреду не понравилось до чрезвычайности. Вообще все это совершенно не походило на теракт с захватом заложников и очень походило на революцию. Притом, судя по цвету флагов, можно было полагать, что ни до оранжевого, ни до желтого эта революция не дозреет и окажется густо-зеленой, как неспелый дикий кизил.

Машины Панкова доехали по площади до линии неплотного оцепления, отгораживавшего толпу в основном от здания УФСБ, и полпред вылез наружу. В этом оцеплении настроены были серьезно: все бойцы были с автоматами и с шерстяными масками на лице, и их командир, без маски и с незнакомой Панкову физиономией, довольно натянуто беседовал с двумя увешанными оружием людьми. В одном из людей Панков узнал Джаватхана. Джаватхан тоже узнал Панкова и спросил:

– Как плечо?

– Бывает хуже, – отозвался полпред. Незнакомец отдал честь и представился:

– Полковник Мигунов. Группа «Альфа».

Панков вспомнил, что еще пять часов назад вызвал в Торби-калу «альфовцев». Ловить Арзо. После той штуки, которую отколол чеченец, он мог запросто уйти в горы или просто засесть в родном селе. Пойди потом бери его штурмом с помощью саратовских пэпээсников.

– К Ниязбеку? – спросил Джаватхан.

– Да.

– Пропустите машины Панкова! – велел Джаватхан, обращаясь одновременно и к толпе, и к офицерам «Альфы».

Они действительно проехали через толпу до самого блокпоста, и Панков увидел, что около ворот Дома на Холме стоит камера CNN и перед ней – тощая женщина с твердым подбородком и микрофоном в руке.

Панков вылез из машины и помахал толпе рукой, и толпа вполне дружественно заорала в ответ. По крайней мере, они не кричали: «Аллах Акбар». Охранники хотели идти за Панковым, но Владислав приказал:

– Со мной только Пискунов.