Лев Пучков - Жесткая рекогносцировка

Спустя несколько минут Петя с Женей уже тащили Оксану к сто двадцать четвертой городской больнице, что располагалась в двух кварталах от «уютного местечка».

Шевелить ногами вредная королева бала категорически не желала, то и дело роняла голову на грудь и норовила отключиться. Приходилось ежеминутно останавливаться и производить предписанные опытным курчавым процедуры: трясти, шлепать по опухшим от ударов щекам и шипеть в ухо всякие гадости, провоцируя вялое возмущение.

Слава богу, на улице было пусто: близилось утро, столица, отплясав свое и выпив праздничную норму, постепенно отходила ко сну, лишь редкие такси везли домой подгулявших граждан.

Когда до ярко освещенного парадного больницы оставалось метров сто, осведомленный Женя (он тут вырос, это его родной район) начал притормаживать.

— Ну ты че, я не понял?! — возмутился взмыленный Петя. — Не тормози, чуть-чуть осталось!

— Там это... — Женя замялся. — Ну, короче, там охрана. В вестибюле мент сидит. Или даже два...

— И что?.

— Ну так это... Они же там постоянно, опытные. Сразу поймут, что Окси под кайфом.

— Так... — задумался Петя.

— Ну и чего будем говорить?

— Так... Нет, с ментами нам говорить не о чем, это понятно... А точно там менты? Ты когда там был в последний раз?

— Ну... Эгм-кхм...

В настоящий момент Женя, как и Петя, состоял на учете в ЦКБ, а местную больницу в последний раз посещал, когда ему было лет семь.

— Ну, короче, мой кореш тут недавно был. Они одного приятеля привезли с травмой, на рэйсинге влетел, хотели сдать по-тихому, а там менты сидели. Пришлось, короче, отмазываться...

Петя затравленно глянул в сторону парадного и судорожно вздохнул. Да, вот это новость... одно дело — сестра, фельдшер, врач там, на худой конец.,. И совсем другое — милиция. Общаться с милицией сейчас нельзя ни в коем случае, это даже не вопрос...

— Вот же влипли... Ну и как нам теперь сдать это сокровище?

— Ну, вариант один: подтащим к самым дверям, поставим — и ходу!

— Двери стеклянные, по бокам витрина, свет... Короче — увидят. Побежим, так сдуру могут и пальнуть.

— Ну, тогда давай дадим им на лапу. Какие проблемы?

— А если не возьмут?

— Да ну, на фиг! Менты — и не возьмут?!

— Да не в том дело, что не возьмут совсем, — могут просто прикопаться, чтобы подороже содрать. Начнут крутить, документы потребуют...

— Ну и какие проблемы? Покажешь им студенческий, скажешь, кто ты — они тут же и обхезаются от страха... "

— Совсем идиот?! Сразу же бате доложат! А за такие фокусы он меня собственноручно пристрелит, даже не станет ждать, как отреагирует ее пахан...

— Ну, короче, в любом случае остается одно: очень быстро бежать.

— В смысле?

— Подведем ее вдоль стены к самому крыльцу. Сбоку, прижмемся к стене, не видно будет. На первую ступеньку поставим — и ходу.

— Да она самостоятельно и двух шагов не сделает, — покачал головой Петя. — Как поставишь, так и обрубится!

— Надо ее мобилизовать.

— Куда?!

— Не куда, а на сколько. На минуту хотя бы. Ну, чтобы смогла до дверей дотопать.

— Пффф! И как ты ее мобилизуешь?

— Ну, не знаю... наверное, напугать надо.

— Да ей сейчас все по барабану, хоть убивай!

— Маму боится?

— Не знаю. По-моему, она вообще ничего не боится. Упертая и наглая, как танк.

— Насчет мамы... Гхм... Думаю, все же стоит попробовать. Чтоб взяла себя в руки. У нее же железная самодисциплина. Одно слово — «синий чулок».

— Ну, давай...

Петя без особой надежды встряхнул Оксану и вполголоса рявкнул ей в ухо:

— Мама, Окси! Ма-ма! Ну?

— Мам-мма... — Оксана, медленно подняв голову, с трудом разлепила веки. — Где?

— Мама смотрит! — обрадованно заспешил Петя. — Мама! Смотрит!

— Гы-де?

— А ты пьяная! А она смотрит!

— Я пффьяная?!

— Да, да! Хуже того, ты под кайфом! Она сейчас подойдет и увидит!

— Даффай уй-тем, — вполне отчетливо выразила желание Оксана, самостоятельно делая два неверных шага вперед. — Даффай... уй... демм...

— О! — обрадовались приятели. — Работает! Поехали...

Подтащили свой драгоценный груз вдоль стены здания к самому крыльцу (пока перемещались, груз успел обрубиться до полной отключки), кое-как привели в чувство, утвердили на нижней ступеньке и принялись наперебой дуть в уши про маму, которая смотрит.

— Надо дойти до двери, открыть и зайти внутрь, — горячо шептал Петя. — И все! Тогда мама тебя не увидит!

— Нне уффидит...

— Да, да, не увидит! Только иди ровно, не спотыкайся. А то поймет, что ты под кайфом. Ты мо-, жешь идти ровно?

— Пффф... Я могу... Ровно...

— Ну вот и молодец. Дойдешь до двери, откроешь, войдешь внутрь — и все! Мама не увидит!

— Да... Все, пошшла...

Оксана сделала два неверных шага, титаническим усилием воли выровняла чугунно-тяжелую голову, норовившую свалиться на грудь, и тихо потопала по ступенькам к дверям.

Ближе... Ближе... Вот они, двери! Ручка... На себя... Уфф, ну и тяжелые же, блин... Оп! Все, мы на месте...

— Есть!!! — Петя от радости так треснул приятеля промеж лопаток, что у того перехватило дыхание. — А теперь — ходу!

И две длинные тени шарахнулись от крыльца в темноту...

Оксана шагнула в вестибюль, с облегчением прошептала:

— Все. Не видно...

И несколько секунд стояла, покачиваясь и тупо глядя на огромный плакат прямо напротив, на стене:

«РЕМОНТ. ВХОД СО СТОРОНЫ АМБУЛАТОРНОГО ПРОЕЗДА».

Краска на стене была ободрана, рядком стояли заляпанные белилами козлы, какие-то ведра, бачки... Справа от плаката располагались двустворчатые стеклянные двери, загороженные козлами и занавешенные с другой стороны больничными простынями...

— Не видно...

Оксана, опершись спиной о стену, сползла на пол. Счастливо улыбнувшись, свернулась калачиком и с огромным облегчением сомкнула веки.

Как хорошо... Тихо... Никто не бьет по щекам и не орет тебе в ухо... Здравствуй, бархатная тьма, возьми меня — я твоя...

Да, ребята, вот такая получилась фигня.

Столица устраивалась отдыхать после бурного празднования дня весны, многие респектабельные граждане уже видели третий сон, кто-то на прощание целовал возлюбленную, кто-то лихорадочно искал недостающий утренний букет...

А в небеленом вестибюле сто двадцать четвертой городской больницы умирала дочь одного из самых могущественных людей Российской империи. Умница-красавица, непьющая и некурящая, светлая и чистая...

Умирала, как последняя подзаборная шлюха, от вульгарного героинового передоза.

А-у, империя, ты где? Жуткая темень вокруг, и как-то странно воняет...

Всем привет. Представляюсь по случаю попадания в зону вашего внимания. В рифму? Совершенно случайно, без злого умысла, жизнерадостный идиот тут ни при чем. Просто молодость в жилах звенит, бьет копытом, как жеребец стоялый.