А. Южный - Зэками не рождаются

— Так вы что, писатель-профессионал? — заинтересовался начальник.

— Нет, проба пера.

— Значит, бумагомарательством занимаетесь или, как там еще говорят, графоманией? — почти добродушно, с оттенком иронии проговорил, оттаяв немного, полковник. — Книги — это хорошо, только вам сейчас необходимо согласно действующему законодательству срочно устроиться на работу, иначе в тайге вам придется дописывать романы. Сейчас пойдете в пятнадцатый кабинет, там вам оформят надзор на один год. Я даю вам две недели сроку, чтобы вы немедленно устроились на работу. Ясно? Свободны.

В пятнадцатом кабинете ему дали расписаться за надзор сроком на один год и популярно объяснили последствия уклонения от двухразовой явки в неделю к 19. 00 часам, а также что после 19. 00 ему надлежало отправляться домой и до 6 часов утра не покидать родного очага. За пребывание в другом месте с 19. 00 вечера до 6 утра без уважительных причин его ждала административная кара — штраф или 15 суток. За повторное отсутствие дома или опоздание могли добавить еще шесть месяцев надзора, а за неоднократное или злостное нарушение административного надзора заводилось уголовное дело, и непослушное вольнолюбивое существо снова препровождалось на один или два года за колючую ограду по соответствующей статье.

«Полный аналог домашнего ареста, — с горечью и душевной болью подумал Виктор, — и вечером с Тоней нельзя будет никуда отправиться».

— А как же мне в кино хотя бы раз в неделю с женой сходить? — спросил он у молодого лейтенанта, высокого, подтянутого парня. По всему было видно, что он еще не брился, и застенчивый румянец временами выступал на его щеках. Густые черные брови окаймляли его крупные выразительные глаза. «Умный, благовоспитанный парень, — подумал с завистью Виктор, — видимо, из хорошей, добропорядочной семьи. Почему же у меня так криво пошла судьба, почему у меня все идет наперекосяк?! Видимо, во всем надо искать вину в самом себе».

— Вам придется периодически подписывать заявление у начальника горотдела, но лучше всего после того, как устроитесь на работу, а пока смотрите дома телевизор, — корректно, но несколько сухо объяснил ему лейтенант.

«Далеко пойдет, если не остановят, — подумал Виктор. — Именно такие хватают звезды с неба».

На следующий же день рано утром Виктор быстро поднялся, бережно прикрыв одеялом спящую Тоню. С трудом преодолев в себе соблазн, еще раз полюбовался ее пышной грудью и вышел, тихо прикрыв дверь.

Энергично сделав зарядку и несколько раз окунувшись в маленьком бассейне с холодной водой, он почувствовал в себе большой прилив сил. «Как будто сто грамм коньяка вмазал», — подумал он.

А вокруг него в это время возбужденно прыгали собаки, пытаясь лизнуть в лицо — умная агрессивная овчарка Конти и послушный благоразумный ротвейлер Барс. Они буквально рвались на прогулку, туда, в горы, где воздух был первозданно чист и настоен на целебных трапах; туда, откуда открывался изумительный вид на покрытый серебристой дымкой город, пребывавший еще в полусонной дреме.

Выгуляв собак, Виктор плотно позавтракал и тут же решил ехать трудоустраиваться. Но это оказалось нелегким делом! Везде, где он предлагал свои услуги, ему указывали на дверь.

Вакантные места, конечно, были, но увидев 'справило", то есть справку об освобождении, почти каждый начальник или инспектор отдела кадров Х)чень быстро и изобретательно придумывал обоснованную причину отказа.

Как-то, уже отчаявшись в поисках работы, он забрел на молочный завод и увидел огромное объявление у входа на территорию предприятия, из которого следовало, что заводу требуется большое количество специалистов.

Директор завода, упитанный и розовощекий, как поросенок, мужчина лет сорока, с накачанным, словно футбольный мяч, животом, встретил Осинина хамски-небрежно, по-сибаритски Развалившись в кресле.

— Что скажете, молодой человек?

— Да вот, — топчась на одном месте с ноги на ногу, промямлил нерешительно Виктор. Хотел бы кем-нибудь устроиться. Я здесь рядом живу, и мне было бы очень удобно.

— А почему вы стриженный? Наверное, из лагеря освободились, — участливо-ханжески спросил он, предвкушая удовольствие от предстоящей экзекуции.

— Да, вы угадали, — вымученно улыбнулся Осинин.

— И сколько?

— Десять.

— У-у, да вы просто рецидивист, молодой человек. Были здесь такие артисты, бывшие советские осужденные, «твердо ставшие на путь исправления». Как через проходную проходят, так обязательно затаренные [18]идут основательно, пока ОБХСС не вмешается.

— Я не из таких, товарищ директор.

— Может быть, согласен. Но все же, скажите честно, — продолжал утонченно измываться директор завода, — как вас там кормили в зоне, плохо, да?

— Да, несладко было. С утра каша овсяная на воде, в обед опять овсянка, а вечером килька ржавая или варево из рыбьих потрохов, и так почти каждый день овес, аж лошадям стыдно в глаза было смотреть. Впору от овсяной каши хоть самим кричи иго-го!

— Серьезно? Вы такой совестливый? У-у! А теперь решили на халяву молочка и сметаны похряпать, да? — съехидничал начальник и залился смехом.

Только теперь Виктор понял, что его подло и гадко разыграли, а он-то раскатал губу, кретин проклятый, душу свою выворачивать начал перед какой-то плесенью. Осинин с. большим усилием сдержал себя, лишь бугры челюстных мышц напряглись, да твердый, пронизывающий насквозь презрением взгляд выдавал его состояние.

Он резко выдернул из его трясущихся от смеха рук свой документ.

— По себе судите? Бадайские молочницы! На дармовых харчах разъелись, кандомы штопаные!

Резко хлопнув дверью, он вышел на улицу. Дул резкий ветер, Виктор с облегчением подставил снос разгоряченное лицо потоку освежающего воздуха. Понадобилось несколько минут, чтобы он, тяжело задыхаясь от гнева и оскорбленного самолюбия, пришел в себя.

Прошло почти два месяца с того дня, как Виктор начал обивать пороги неприступных кадровиков, но везде ему недвусмысленно, иногда вежливо, а иногда убийственно холодно отказывали.

Если так будет продолжаться и дальше, то не ровен час, что его через месяц-другой снова упрячут за колючие проволоки.

К нему уже зачастил по вечерам участковый Петр Васильевич, умно выспрашивая насчет работы.

— Ну, как дела, Витек? — добродушно усмехался в свои темно-русые усы инспектор, а сам украдкой исподлобья рассматривал его самого и вещи, чтобы узнать, вовремя ли вернулся под домашний арест его подопечный, не собирается ли податься куда-нибудь в бега, но следов оргии и вакханалии и прочих нарушений святых социалистических устоев вроде бы не замечал и, уже по-настоящему добрея, продолжал расспросы. — Какие успехи, Витек?