Михаил Нестеров - Черный беркут

— Хорошо.

В течение полуминуты директор слушал следователя прокуратуры, записал что-то на листе бумаге.

— Согласен. Действуйте. Я позвоню ему. У нас с вами час разница во времени?

— Да, Вадим Романович.

— Значит, ровно в час Москвы пусть будет на месте.

— Спасибо. Всего доброго.

Осоргин положил трубку.

— Ничего определенного, Аксенов постарается выжать еще что-то, может быть, полезное для нас. Не без моей помощи, конечно. — Директор вызвал секретаря и вручил ему лист бумаги. — Ровно в час соедините меня по этому номеру.

— Все это хорошо, — заметил генерал, — но я вынужден вернуть тебя к прерванному разговору, который напрямую касался подразделения твоего ведомства. Что ты решил, Вадим?

Не говоря ни слова, Осоргин протянул Головачеву руку.

Генерал крепко пожал ее.

— Вот это другой разговор, Вадим. Сумеешь организовать спецрейс до Термеза?

— Ты меня спрашиваешь?

— Тогда организовывай.

— Слушаюсь, товарищ генерал-майор! — Осоргин скривил губы и отдал честь.

— Вольно. И свяжись с десантниками в Термезе, пусть оказывают полное содействие. Нам от них только вертолеты потребуются.

Директор тыльной стороной ладони потер подбородок.

— Три-четыре часа потеряем.

— Наоборот, выигрываем, Вадим, уверяю.

— Тебе легко рассуждать, с тебя не спросят. Кого ты рекомендуешь поставить во главе отряда?

— Старшего лейтенанта Аносова. Его заместителем — Равиля Яруллина. Я тотчас отдам им приказ по телефону.

— Я сам распоряжусь. Мне еще оперативную группу в Термез отправлять. Внесу кое-какие коррективы — не без твоей подачи — и в путь. Кстати, ты, Александр Ильич, можешь отправляться в Полярный, здесь тебе делать уже нечего. Все, что смог, ты уже сделал. — Осоргин посмотрел на лист бумаги перед собой, на котором было написано: «Алексей Ремез». — А кто этот Ремез? «Беркут»?

— Бывший. Два года назад или около того ушел со службы. Длинная история.

— Какая у него специальность?

Головачев пожал плечами:

— Не помню, что написано в документах, а так — разведчик.

Таджикистан, юго-западный приграничный район

Последние сутки прошли для Орешина не так мучительное. Хотя с новой силой нещадно ломило все тело и огнем жгло раны на спине, но вернулась уверенность, что с Анной и Вовкой ничего не случилось: они живы. Израненный мозг, уставший от страшных картин, начал исцеляться, когда Игорь внушил себе, что Безари лжет. И принял внушение на веру.

Нет, все живы. И Стас, и Николай.

Как договаривались, поехали скорым. Вовка любит без остановок. Выходит из купе, становится на откидное сиденье коленями и смотрит на пробегающие за окном деревья, дома. Дышит на стекло, рисует на нем замысловатые узоры, понятные только одному ему, глядит сквозь них, шарахается, когда мимо с огромной скоростью проносится товарный состав. И пытается сосчитать вагоны. Потом вбегает в купе.

— Папа! Семьдесят вагонов!

Невозможно на такой скорости посчитать вагоны, но маленький хитрец постоянно менял цифры: то у него шестьдесят восемь, то на два-три меньше.

— Вовка, а ты не врешь?

— Не, пап! Семьдесят раз в глазах мелькнуло!

Берет очередной бутерброд с колбасой и снова уходит на свой пост. Из купе он не воспринимал панораму за окнами. Да, все уехали скорым...

Совсем близко от Игоря прошел Безари. Шаг быстрый, уверенный, деловой. На пленника даже не взглянул. А еще вчера не преминул бы присесть и с издевкой продолжить нескончаемый разговор:

— Ведь ты не забываешь ее ни на минуту, да? Помни ее, она постоянно повторяла твое имя.

Эти слова в последний раз прозвучали вчера утром. В полдень пришел дряхлый старик, шамкая беззубым ртом, произнес:

— Уже бесноватый. Через три дня сойдет с ума... Загоняй обратно.

Загоняй. По-русски. Чтобы понял. Ах ты, мать твою в душу!

И подхлестнула несдержанность Безари: он все-таки ударил пленника. Злость, которую, как ни странно, Игорь ни разу не видел на лице полевого командира, исказила лицо таджика. Именно злость, острая неудовлетворенность. Собственная кровь смыла сомнения Орешина, внушение вмиг переросло в уверенность. Короткий разговор, который дался ему с кровью в горле, показал Безари, кто сильнее. Игорь постарался забыть, что несколько минут назад находился на грани безумия, что старик был недалек от истины: до потери рассудка оставались не дни, а часы. Ошиблись оба: и немощный старик, и Безари. Глубоко ошиблись. Пленник встретит свою смерть в полном сознании.

Перелом наступил вчера, ровно в полдень. Миновали сутки. Мимо нарочито деловой, уверенной походкой прошел Безари. Орешин, повернув голову, видел, как бандит, дойдя до полуразрушенного глиняного сарая, повернул, исчезая из поля зрения. Но через полминуты показался у порога своего дома.

И солнце показалось пленнику не таким жарким, однообразный, унылый пейзаж стал приобретать цвета. Угасшие было глаза жадно выхватывали тона коричневато-желтых гор, ухо уловило далекое пение птицы. Вмиг подступила жажда, к которой невозможно было привыкнуть, но он тем не менее стал привыкать. Огнем опалило желудок; если бы Игорь сейчас стоял, он бы согнулся, упал на колени от нестерпимых болей в желудке.

Голова закружилась, рот непроизвольно открылся, готовый выкрикнуть: «Пить!!» Солнце вновь стало огненным, горы однотонными, мутными; еле слышный, неприятный свист птицы эхом отдался в ушах. Отчего-то именно он заставлял тускнеть сознание, выколачивал из глаз слезу, напоминая заунывное, погребальное звучание тамбура.

"Неужели снова?

Нет! Нет...

Пить..."

— Юуау-вью-юу-ух, — слышится где-то в горах птичий крик. Он больно отдается в голове, кромсает душу, причиняет невероятные мучения. Но почему? Почему?.. Почему его, пленника, так донимает птичье пение? Наверное, потому, что он сам похож на птицу в клетке. Орленок... Нет, не орленок, какая-то другая...

Игорь пришел в себя от пронизывающего холода. Как будто тело его внезапно покрылось инеем. Однако ощущение прохлады быстро прошло, ему показалось, что влага на спине закипает. Он поднял глаза.

Рядом с клеткой стоял воин Расмона Саид Файаз. В руках ведро. Саид поймал взгляд пленника и вылил на него остатки воды.

Игорь языком стал слизывать с губ крупные капли. Саид, покачав головой, удалился.

Сколько времени он был без сознания? Час? Минуту? Несколько мгновений? Наверное, мало, потому что неприятный клекот птицы снова коснулся его слуха: юуау-вью-юу-ух... Пауза. Затем ее голос прошелестел, словно удаляясь. Эхо размножило и исказило птичий свист. Игорю подумалось, что в горах собираются хищные птицы, предчувствуя скорую поживу. В Монголии и сейчас иногда так хоронят: оставляют труп в степи, чтобы стервятники по кускам раскромсали его. И его, Орешина, наверняка ждет такая участь.