Михаил Нестеров - Спецкоманда №97

«Колчин, — отметил Тульчинский вторую фамилию. — Олег Колчин. Неужели Олегу не надоела эта работа и он вернулся в центр?» С Колчиным они познакомились в начале 1997 года, а по прошествии нескольких месяцев произошло то ЧП. После о Колчине Влад ничего не слышал.

В реальный мир Тульчинского вернул голос старшего офицера.

— У нас есть веские основания полагать, что кто-то именно из этой четверки напрямую причастен к гибели обеих спецгрупп. Смотрите, что получается. В августе 97-го погибают курсанты, как таковой центр перестает существовать ровно через месяц. Но стоило ему «открыться» в этом году, как спустя тот же месяц история повторяется. Грубо говоря, между происшествиями лежит не пропасть в шесть лет, а всего лишь восемь недель — это по максимуму.

«Понятно», — кивнул Влад. «Грубая» арифметика полковника выглядела вполне логичной.

— Теперь об обещанных деталях. Если что-то будет непонятно — переспрашивайте. Появится возможность — добавляйте или поправляйте меня. Итак, в 97-м году дело фактически замяли. До сегодняшнего дня дошла лишь информативная часть — и никаких деталей. Ну, почти никаких. Оперативная группа военной разведки провела расследование и вот к каким выводам пришла: группа высокопоставленных военачальников приказала уничтожить все материалы по этому делу, по ее же приказу был фактически расформирован офицерский и мичманский состав «Дельты». И еще один интересный момент: НИИ-17 — научно-исследовательский институт нашего ведомства. Сотрудник одной из лабораторий «почтового ящика» погиб в автокатастрофе — как раз в конце сентября 1997 года.

Теперь, собственно, что такое этот 97-й год. Это последний год руководства нашим ведомством... — Артемов указал карандашом на портрет генерал-полковника Федора Ладыгина, — с тех пор у нас другой шеф. В 97-м был старый президент и его администрация. А сейчас все новое.

— Но история-то старая, — вставил Тульчинский, вернув наконец-то листок с фамилиями офицеров, военно-морской базы.

— И поэтому тоже руководство военной разведки заинтересовано в том, чтобы расследовать оба дела.

«Чтобы узнать, какие грязные и не очень дела велись прежним руководством как ГРУ, так и государства», — мысленно продолжил Влад.

— Я люблю свежую птицу, а вы мне подсовываете старого «глухаря», — начал злиться агент.

Артемов даже бровью не повел. Он повторился, чтобы продолжить:

— ГРУ заинтересовано в расследовании, но не заинтересовано в том, чтобы всплыли факты шестигодичной давности по двум обоснованиям. Первое: военная разведка не знает причин, а они могут быть различного толка...

«Скандального, — мысленно подкорректировал собеседника Тульчинский, — или преступного».

— Второе, — продолжал Михаил Васильевич, — вытекающее из первого: знать причины, чтобы исправить положение...

А это прозвучало из уст полковника как аксиоматическое высказывание Пьера Тейяра де Шардена:

«Знать, чтобы мочь; мочь, чтобы действовать; больше мочь, чтобы больше действовать; больше действовать, чтобы полнее существовать».

Этакий девиз для спецслужб.

— ...И сокрыть факты ЧП 97-го года даже от военной прокуратуры. Прокуратуре даны рекомендации работать крайне осторожно, чтобы не возбудить ажиотажа вокруг гибели курсантов. Одна из ее задач — представить смерть курсантов как несчастный случай, что бы ни случилось на самом деле — будь то халатность, неосторожность, злой умысел и так далее.

Тульчинский согласно покивал. Для ГРУ работать с военной прокуратурой в тесном контакте не означало полной открытости. Есть дела, которые подлежат рассекречиванию через пятьдесят лет, а есть такие, которые вовсе не подлежат обнародованию. К таким делам относилось и дело 97-го года, поскольку его не расследовали, а большая часть материалов была уничтожена. И, конечно, не было возможности спросить у прежнего руководства об обстоятельствах той трагедии.

— Потому вы едете в центр на полулегальной основе. И чтобы история не повторилась, — продолжал Артемов, — Чтобы случайности, а я в них не верю, окончательно не превратились в закономерность.

— У меня вопрос.

— Пожалуйста. — Полковник откинулся на спинку кресла и одним из своих стильных движений поправил галстук.

— У вас есть версия, отчего погибли курсанты? Более детально можете обрисовать картину ЧП? Что ему предшествовало?

— На этот вопрос я могу ответить. Не знаю, поможет вам это или нет. В тот день или за день, точнее не скажу, вышло из строя оборудование для получения газовых смесей для дыхательных аппаратов. Оно долго пролежало на складе, почти шесть лет им никто не пользовался. Поинтересуйтесь на месте — что, как и почему.

Артемов посмотрел на часы.

— Сходите в столовую. После обеда мы с вами продолжим.

Когда Влад дошел до арки, ведущей в приемную, и поравнялся с портретом первого начальника ГРУ (тогда Регистрационное управление Полевого Штаба РВСР) и дипломата Семена Ивановича Аралова, полковник Артемов привлек его внимание:

— В мелочах я забыл о главном. В крови всех семерых спецназовцев, погибших накануне, медики ничего не обнаружили — никаких следов отравляющих, к примеру, веществ. Ничего, даже следа адреналина. Понимаете? Бойцы тонули, умирали, понимали это, а страха, выходит, не испытывали.

Не ответив, Владимир Тульчинский вышел из кабинета.

Через час они продолжили беседу. Артемов сообщил агенту о том, что судебные медики, прибывшие в военно-морской госпиталь из Москвы, сделали вывод об отсутствии адреналина в крови погибших и, как выяснилось, полагали, что перед практическим занятием группой курсантов был употреблен наркотик, что нередко случается в воинских частях. Так, «трое военнослужащих Отдельной дивизии особого назначения внутренних войск МВД России, расположенной в подмосковной Балашихе, были задержаны на территории соединения за сбыт наркотиков. Военнослужащие продавали марихуану и гашиш в крупных размерах. Они были задержаны в результате специальной операции, проведенной сотрудниками военной контрразведки и оперативниками управления по борьбе с организованной преступностью ГУВД Московской области. Военная прокуратура возбудила против задержанных уголовное дело, следствие устанавливает их преступные связи с наркодельцами» [8].

В конце беседы агент уяснил для себя следующее: вторая составляющая его задачи — не допустить утечки информации о прецеденте 97-го года, получив широкие полномочия. Несмотря на то, что все возможные фигуранты были предупреждены еще до приезда в центр спецподготовки прокурорских работников.

Тульчинский спросил:

— Каким образом их предупредили? Через кого?