Михаил Нестеров - Спецназ не сдается

«За кем ты идешь, Сергей? За врагом или другом?»

Тогда он не ответил на этот вопрос. И сейчас не захотел бы отвечать на него.

Шрапнельные звуки становились все тише и реже. Когда ПСД обогнул остров с его западной стороны, все прекратилось, в том числе и внеплановый сброс глубинных бомб. Пожар на барже был потушен. Возможная атака подводных террористов «предотвращена».

Окно в камере Якова было обращено на север. Разумеется, он не выбирал для себя камеру, но так для него было удобнее: он всегда смотрел в сторону... Нет, не родины, а просто базы, в сторону тех, кто остался там. Точнее, кого он оставил у тех берегов. И все же они были родными.

Сегодняшним утром — по подсчетам капитана, не было и восьми — с противоположной стороны форта раздался отдаленный грохот взрыва, вернее, его отголоски, принесенные ветром, и нечто, напоминающее беспорядочную стрельбу — словно маленький кузнечик стрекотал за окном.

Сердце в груди екнуло — вроде бы беспричинно, но какая-то протяжная тревога, смешанная с ожиданием, в груди осталась надолго. Она не покидала его и во время завтрака (здесь кормили два раза в день и всегда вареной рыбой), и во время часовой прогулки.

Он не переставал ломать голову над тем, что могло случиться в порту. Несмело, робко, гоня эту мысль прочь, все же связал происшествие со своими флотскими друзьями. Но в который уже раз повторился: «Кому я нужен?» Разве что недругам. А вот эта мысль пришла в голову совсем недавно. Он уверенно предположил, что сенатор Воеводин остался на своем месте, по-прежнему контролирует органы внешней разведки, в курсе многочисленных спецмероприятий. И вот он узнает, что командир спецгруппы, работавший на него и предавший его, остался в живых. И он единственный, кто знает, на какие счета ушли деньги покойного Али-Шарифа. Он единственный, кто сможет вернуть сотни миллионов долларов, привезти тот вагон с золотом. Что предпримет бывший генерал КГБ, человек, по сути своей, коварный и мстительный?

Тут Яков горько усмехнулся: «Лучше бы сенатору об этом не знать. Вообще ничего не знать о деньгах».

И все же, если узнает, предпримет ли попытки к освобождению? У него два пути — дипломатический и силовой. На последнем он обжегся, да так сильно, что его, пожалуй, лишили кресла в Комитете. Ну да ладно, это вопрос второй, хотя и не последний.

Хотя нет, кроме этих двух путей, у него был третий: устроить освобождение при помощи денег. Пусть он затратит миллион, но получит то, за чем гонялся несколько месяцев, безусловно, рискуя при этом. Но без риска и больших денег не увидишь — они всегда ходят рука об руку.

Получит то, за чем гонялся? Да его хватит паралич в самом конце этой гонки.

Думая об этом, Яков часто терял нить размышлений и все чаще жалел о листке бумаги и карандаше: вот две вещи, которые не дают мыслям путаться, ведут их дальше, разматывают строчку за строчкой, один вывод за другим. А так он действительно запутывался, и его мысли шли по кругу. Похоже на склероз, однажды подумал он. И на миг похолодел: ему показалось это предвестником сумасшествия. Он не так давно в одиночке — всего три месяца, но кто знает, как люди сходят с ума. Также он почувствовал в груди нарастающее беспокойство, как приступ аритмии.

Сегодня с утра он был более-менее спокоен, но сумятицу внесло какое-то происшествие в порту. Наверное, ничего серьезного, поскольку расписание его содержания не изменилось и положенное время он провел на свежем воздухе.

Тюрьма, выросшая на Черепашьем, действительно напоминала знаменитый форт Баярд у Ла-Рошели: та же овальная форма с типичным для большинства тюрем внутренним «квадратом». Окна камер выходили как во двор тюрьмы, так на внешнюю ее сторону. Охрана небольшая — около тридцати человек, но и заключенных не так много — восемьдесят с небольшим. Бывало, камеры ломились от обилия узников, особенно во время войны с Ираком, когда каждого второго военного подозревали в измене и изолировали на «черепашке».

Сейчас наступают времена «холодной войны», точнее, «ледяной», поскольку более теплая против Ирана идет давно и успешно. Того гляди, камеры снова начнут разбухать от заключенных, а в полуподвальных помещениях, которые во время нагонных ветров наполнялись водой, вновь зазвучат одиночные выстрелы.

В этих, нижних, камерах уже давно сделали отверстия, которые остроумные надзиратели прозвали дренажными трубами. Когда ветер стихал, вода из камер уходила через дренажи и не нужно было ждать, когда она сама собой рассосется, а до прорубки отверстий она почти никогда не рассасывалась. От этого и фундамент разрушался. На каждом таком отверстии решетка с прутьями в руку толщиной.

К одной из них, пользуясь поднявшимся ветром, подплыл Кашинский. Если бы у него был на спине плавник, его бы наверняка заметили. Атак он, находясь на минимальной глубине и ползя по дну, как гигантский тритон, удачно «подполз» к основанию. Тут можно было передохнуть: патрульных катеров не видно, да и из помещений тюрьмы его не разглядишь.

Кроме стандартного вооружения — ножа, пистолета и автомата, — у Кашинского был не совсем обычный инструмент, называемый «пилой Джигли», также она известна как «десантная струна». Этой струной с алмазным напылением можно в один миг срезать голову или за несколько мгновений перепилить ногу в бедре вместе со штаниной. Годилась она и для перепиливания таких вот здоровых с виду прутьев.

Диверсант перекинул один конец струны через чугунный прут и взялся руками за Т-образные рукоятки. Он работал методично и не спеша, держа струну в одной плоскости. Сколько он прутьев — и деревянных, и металлических — перепилил за время учений, не счесть.

Периодически на водолаза накатывала волна и накрывала его с головой. Отфыркиваясь через дыхательную трубку, Тритоныч продолжал свою работу. На подстраховке был его единственный напарник и командир двойки Сергей Перминов. Он, дабы не тратить запасов драгоценной дыхательной смеси, нашел себе место среди гладких валунов и поляны водорослей, в которых в своей черной и блестевшей от воды одежде он маскировался не хуже тюленя. Его с той же периодичностью накрывали волны, он, как и Тритоныч, дышал через дыхательную трубку с прямым загубником.

Время от времени Сергей смотрел через маску на окна форта, замечая порой, что кто-то из узников подходит близко к решетке, и каждый раз сердце Сергея билось учащенно («За кем ты идешь, Сергей? За врагом или другом?»): за другом, за другом, за другом...

И губы его улыбались.

Он действительно мог бы увидеть капитана во время его часовой прогулки, но они с Кашинским были заняты на другой стороне форта, расчаливая транспортировщик в полутора сотнях метров от острова и на глубине примерно тридцати метров.