Михаил Нестеров - Приказ обсуждению не подлежит

И еще из инструкций, что входили в число трудностей наблюдения: «транспортные пробки, светофоры (переключающиеся в неподходящий момент), несчастные случаи, пропущенные повороты…»

Светофор. Красный, желтый, зеленый. Как система классификации, принятая в разведке: максимальная секретность; контролируемый доступ; ознакомление посторонних лиц нежелательно.

Это сейчас кажется: почему не насторожился, имея такой солидный багаж инструкций по преодолению несчетного числа всякого рода трудностей?..

У Артемова соседка по даче — противная баба лет пятидесяти с небольшим. Знает, что жены нет сейчас на участке, но она все равно прется: «Наташа дома?» — «Нет». — «Она бахчи посадила?» — «Не знаю, ее нет». — «Я посадила, у меня ничего не взошло». — «Ее нет». — «Я хотела спросить, у нее проросло или нет». Полчаса доставала. Достала. Артемов не сдержался: «Плохо посадила!» И так хватил калиткой, что ползабора повалилось.

Вот и сейчас настроение такое, словно кто-то достает.

И еще преследуют всюду глаза Марка с отпечатком последствий работы монтажника-высотника.

За мутной пеленой, которая все стремительнее окрашивалась в кровавый цвет, уже ничего не видно. Вопросы, которые продолжали сыпаться на Марка, казались ему на русском.

Откуда у тебя фальшивые документы?

С какой целью ты прибыл в нашу страну?

Почему ты скрыл тело, а не вызвал полицию?

Потому что у меня фальшивые документы.

С какой целью?!

Все, больше терпеть невыносимо. Нет сил выносить боль, яркий свет, под которым закипала глазная слизь.

«Никто не может держаться до конца».

— Я…

Держись, держись, Марк, из последних сил уговаривал себя Сергей.

Как-то он подумал: если на том свете у него и спросят паспорт, то на имя Марка, а не Сергея Марковцева.

И было в этом много справедливого.

С какой целью?!

Орут разом несколько голосов. И только один человек молчит в этом каменном мешке. Полковник. Хотя его хриплое учащенное дыхание видится порой внятным голосом. Кажется, это его родной язык. Однако его понимают по крайней мере двое: он сам и его жертва. А последней не грех повторить еще и еще раз.

Мур-алай отер багровое лицо полотенцем. Ткань насквозь пропиталась его потом и была тяжелой. Скрутив полотенце быстрыми круговыми движениями, Полковник наотмашь ударил им Марка в висок. Как дубиной.

С какой целью?

Держись…

А прошлое прет наружу, выбрасывает на поверхность памяти думы в одиночку — бредовые, но в то же время реальные. Вот апостол Петр открывает топку, чтобы погреть старческие ревматические ноги, и ухмыляется: "Ты ли это там, Марк? Подбрось угольку! И иди ко мне. Покажу я тебе кущи, о которых ты мечтал. Посмотришь и будешь мечтать о них вечно… Посмотрел?

Ну давай, значит, топай на место".

С какой целью?..

— Я…

Еще немного продержись…

— Прибыл с целью…

Эх, старина-ключник! Доброй души апостол. Поспорить бы с тобой, да очаг стынет, задание вот получил: наплавить побольше свинцовых пуль, у каждой сместить центр тяжести, чтобы путь к сердцу лежал через желудок…

Это все из прошлого. И тогда душа готова была взметнуться к небесам или рухнуть в кипящую смоляную яму.

Прошлое… Оно показывает лицо любимой женщины, ее губы, которые шепчут: «Боже мой!..», ее глаза, которые не узнают в исхудавшем человеке с посеревшим измученным лицом Сергея Марковцева, возвратившегося с задания. Короткий бой состарил его, будто ножом прошелся от носа до краешков губ, еще больше углубляя складки, вдавил глаза, подернув их сероватой пеленой, оставил въедливый запах пороха и дыма, посек лицо осколками стекла и на руках оставил те же отметины.

Она не видела его три дня, а кажется, что прошло пять лет. Пять лет войны.

«Боже мой… Боже…»

Марк улыбается черными потрескавшимися губами:

«Смерть не красит человека, правда?»

На его плечо ложится рука любимой женщины. Рука, которую он однажды сбросит, дернув плечом. И Марк искренне говорит ей: «Хочу, чтобы ты знала: в одно прекрасное утро ты проснешься от звука хлопнувшей двери». И слышит в ответ:

— И тогда я встану, чтобы встретить тебя.

«Хорошо бы…»

Прошлое…

Настоящее:

— Я прибыл… Не бейте, суки! Я скажу. Я получил задание…

Дальше!

— Прибыл с группой…

Дальше!

— Люди и вооружение находятся… Ну, где? Отвечай!

— В «Баб-эль-Джинеине»…

Настоящее…

Оно снова выбило из глаз Марка слезы. А может, то было следствием очередного удара скрученным в тугой канат полотенцем. Но ударом не сильным, а издевательски слабым, как снисходительный шлепок: «Ты проиграл».

Полковник вышел из камеры, оставляя арестованного наедине с оперативниками и следователем. Свою работу он сделал.

Бешар склонился над Марком и, снова покосившись на дверь, покачал головой:

— Я же говорил, что он — полный выродок. Полный — потому что не получает за эту работу деньги. Отстегните его, — приказал он оперативникам. — И готовьте группу захвата. Пора пообщаться с остальными диверсантами.

Но Марк уже не слышал Бешара. Голова Сергея упала на грудь, и он потерял сознание…

Михаил Артемов отметил время: 14.00. Истек контрольный час. Но не истекла последняя дополнительная минута. И полковник, взяв на себя функции арбитра, добавил еще три. Заказал кофе и посмотрел вслед бею, который прошел к стойке. Через три минуты полковник повторит его маршрут и снимет трубку желтоватого телефона. Поймает утвердительный взгляд хозяина, стоящего за стойкой: «Можете позвонить». Наберет номер и попросит к телефону кого-нибудь из постояльцев «Бабэль-Джинеина». Скажет короткое: «Уходите», — и повесит трубку.

Микроавтобус «УАЗ» во второй раз — и, даст бог, не в последний — доставит поредевшую группу в отдаленный район Латакии Нусейри. В район извилистых и душных улиц, базара, забитого бананами, гранатами, мясом, рыбой…

Поредевшую команду…

Один человек основательно потрепал ее состав.

Две минуты. Одна.

Артемов сделал маленький глоток кофе, сваренного по-турецки. Он дошел на раскаленном песке до необычайного вкуса, до непривычной густой консистенции. Растворимое пойло сейчас показалось бы русским квасом.

Полковник оглядел немногочисленных посетителей кафе. Все, как один, курили. Вообще казалось, прикуривают одну сигарету от другой. Сизый дым распластался над столиками и ленивой волной уходил через приоткрытое окно.

Время вышло. Никто не послал на одинокого посетителя недоуменного взгляда, никто не свистнул: «Судью намыло!»

Робкий, но в то же время полный надежд взгляд на дверь…

Нет…

И еще раз нет.

— Пожалуйста. — Хозяин «Джебеля» кивнул на телефон и смахнул с него тряпкой невидимую пыль.