Даниил Калинин - Лесные призраки

Второй вариант: тебе полностью засчитывается твоя борьба с немцами, и ты остаёшься в союзе. Ты был лейтенантом? Получишь старлея и положенные командиру партизанского отряда «Справедливые мстители» награды. Орден Боевого Красного Знамени и медаль «Партизан Отечественной войны» первой степени. Это очень престижные награды. Далее ты направляешься к товарищу старшему лейтенанту, – тут младший в компании офицер криво усмехнулся, – в армейскую разведку, служишь на фронте. Думаю, с твоим-то боевым опытом уцелеешь, да ещё наград и званий заслужишь. Вот только у этого варианта для тебя есть один недостаток: ты вряд ли окажешься во Франции, а значит, никогда не увидишь семьи. Ты ведь говорил, что у тебя ещё есть мама, верно?

Ну, и наконец, третий вариант. Он похож на второй, только ты пойдёшь ко мне, в учебный центр, пройдёшь переподготовку и отправишься во Францию как агентурный разведчик. Мы разрешим тебе вывезти маму в Союз, жена останется подле тебя, меньше шансов попасться в «медовую ловушку».

Мне этот вариант нравится больше всех, но я должен быть уверен в тебе на все сто процентов. Одно дело – ты воевал с немцами, другое – возможно, придётся действовать против бывших соотечественников. Они ведь твои соотечественники?

Еле разлепив пересохшие губы, я вымолвил:

– Я всегда был русским. Никогда не осознавал себя французом, равно как и французы никогда не видели во мне соотечественника. Если у меня действительно есть выбор, то я предпочитаю третий вариант.

Стальные глаза кэпа насмешливо блеснули. Видимо, ситуация развивается согласно его плану.

– Хорошо. У тебя есть три часа. Сейчас принесут поесть, только не переедай, кишки завернёт. И вот что, Мещеряков: я верю тебе, но мне нужны гарантии. И они у меня есть. Сержант! Приведите заключённого!

Я непонимающе воззрился на офицеров. Из кабинета вышел конвоировавший меня сержант, но буквально через полминуты он вернулся, ведя перед собой очень худого и невысокого мужчину с нездоровым серым цветом лица.

– Кстати, Мещеряков, а твоя мать вышла замуж во Франции? Если нет, то хранить верность супругам в разлуке – это у вас семейное. Ладно, время у вас есть, только не буяньте.

Офицеры молча встали и прошли на выход, лишь майор пробормотал что-то одобрительное и легонько шлёпнул меня по плечу. Всё тот же сержант занёс сковороду с картошкой, что так дивно благоухала, и две миски с ложками. Заключительной изюминкой стал маленький штоф. По всему видать – с водкой или спиртом.

Но, несмотря на дивный запах картохи с салом, я даже не поглядел в сторону стола. Мой взгляд приковало обезображенное сабельным ударом лицо мужчины, в котором с каждой секундой проступало что-то неуловимо знакомое.

Но этого не может быть. Просто не может быть. Так не бывает. Нет, не бывает… Неужели?!

Не верящий взгляд стоящего передо мной человека наверняка отражает выражение моих глаз. Ведь в это совершенно невозможно поверить.

Странно, но я чувствую лишь сокрушительную, всеобъемлющую пустоту внутри. Нет, нет, я ещё не поверил. Я боюсь поверить, я боюсь, что этот мираж развеется, как только я вымолвлю хоть слово или сделаю хоть крошечный шаг вперёд.

Первым заговорил мужчина, с видимым трудом разлепив губы и произнеся глухим, надтреснутым голосом:

– Никита?

Я не понял, куда делись разделяющие нас два метра. В ту же секунду, как я услышал своё имя (и голос я узнал! УЗНАЛ!!!), отец оказался сдавлен в моих объятьях так сильно, что я испугался переломать его сухое тело. Впрочем, судя по тому, как судорожно (но крепко) он обхватил меня в ответ, сила в иссушенном теле ещё осталась.

Плечи отца вздрагивают, он плачет. Только сейчас я понимаю, куда вдруг пропала комната и почему в глазах стоит лишь серая пелена: слёзы заполнили их так, что я просто перестал видеть.

Но с этими стыдливыми, тяжёлыми для мужиков слезами уходит боль. Боль невыносимо долгой разлуки, боль неведения, боль переживаний, что мы испытывали от неизвестности своей судьбы в последние дни (тут она у каждого своя). Боль тоски о любимом человеке, что мы пронесли через всю свою жизнь.

Я вдыхаю давно забытый запах любимого человека, который слышал в самом последний раз раннем детстве, и сейчас я пытаюсь его узнать. И, несмотря на то, что отложилось в моей памяти об отце совсем иное, я его узнаю.

– Папа…

– Сынок…

Боль отступает, сменяясь слезами счастья и неверия в совершенно сказочный исход. Но это есть, это правда: передо мной стоит отец, которого я давно считал погибшим.

– Мама ни за кого не вышла. Она всю жизнь любила тебя и хранила верность. Всю свою жизнь она верила, что ты жив и что вы когда-нибудь встретитесь.

Лицо отца исказила судорога боли:

– Она жива?

– Да, жива. По крайней мере, была, когда мы виделись с ней в последний раз.

– И когда это было?

– Четыре года назад. Ну да что мы стоим, мой рассказ будет долгим, твой не короче. Капитан обещал мне три часа, времени в обрез. Ты-то когда в последний раз картошку с салом ел? А ведь сейчас остынет!

…Несмотря на прожитые годы, рассказ отца получился очень коротким.

В том бою, где был ранен прапорщик Гусев, отца крепко «приголубили» шашкой по голове. Удар пришёлся по лобовой кости, клинок соскользнул вниз, украсив лицо безобразным шрамом, но не убив.

Отец выжил благодаря местным жителям, которые подобрали раненого на поле боя. Ему несказанно повезло, что его не выдали в первое время. Так что отец сумел пережить репрессии, обрушившиеся на участников белого движения в Крыму.

Но немного поправившись, он ушёл из дома своих спасителей. В небольших рыбацких поселениях все на виду, и за помощь белогвардейцу сердобольной семье могло крепко достаться. Вроде поначалу не выдали, все свои. Но кто знает, как повернулось бы дальше?

Отец вскоре попался, но, на его счастье, самые жестокие гонения на белогвардейцев как раз утихли, и вместо казни его отправили на Крайний Север. Скудная, полная лишений жизнь поселенца не пестрит яркими и счастливыми моментами. Скорее, лишениями и ударами судьбы, и отец не стал распространяться на эту тему. И так видно, что пережил многое из того, что не хочется вспоминать в короткий миг счастья.

В свою очередь, я рассказал о своей жизни, поведал свой боевой путь. Как ни старался ужаться, но коротко не получилось, мой рассказ занял всё отведённое нам время. Слишком много задавал папа вопросов о матери, о Дунише, о нашей жизни. Живо интересовался моей борьбой с немцами. Сам он неоднократно писал прошения об отправке на фронт, пусть и в штрафбат. Но их никто не удовлетворил.

– Мещеряковы, время.

В кабинет зашёл завербовавший меня капитан.

– Товарищ…

– Знаю твой вопрос, знаю. Дело поселенца и участника белого движения Александра Мещерякова пересмотрено, он реабилитирован. Вот документы, подписаны контриком, что вёл и твоё дело. Именно он инициировал поиск твоего отца. Кстати, передавал привет. Очень надеется, что не ошибся в тебе, и ты честно, не жалея себя будешь служить Родине. Так же честно и доблестно, как сражался с фрицами.