Александр Тамоников - Враги народа

Я поежился. Закрыл окно. Вернувшись за рабочий стол, погрузился в свежую прессу.

По старой привычке я начинал рабочий день со свежих газет. Дело даже не в информации. Просто таким образом я проникался ритмами времени, настраивался на рабочий лад.

Что у нас тут? Заметка великого советского режиссера Сергея Эйзенштейна: «1938-й ознаменовался большим творческим подъемом. В начале года было уничтожено вредительское гнездо в руководстве кинематографа. Выпущены антифашистские фильмы, направленные против международных убийц и погромщиков. Вышли такие фильмы, как «Ленин в Октябре», «Первая конная»…

«На фронтах Испании ожесточенные бои…» «На южном берегу реки Янцзы китайские войска внезапной атакой выбили японцев из ряда пунктов между Дэанем и Юнсю. Японцы отступили к северу и понесли большие потери…»

Да, мир бурлит. На Дальнем Востоке война – японцы перемалывают Китай и время от времени лезут к нам, чтобы получить по зубам. Озверелая немецкая военщина вместе с европейской падальщицей Польшей только что оторвали самые лакомые куски у Чехословакии, военным путем разорвав на части суверенное государство. Любопытно, что в Мюнхенском договоре, закрепившем этот акт международного пиратства, участвовали Франция, Италия, но самой жертвы – Чехословакии не было. Кого интересует мнение ягненка на заклании?

Дело шло к большой войне. Конфигурация сил в ней пока не ясна. Зато понятно, что рано или поздно разжигатели войны навалятся на нас. И мы должны быть готовы. Формирование современной армии, рост оборонной промышленности и уничтожение «пятой колонны» – это те условия, без которых Советскому Союзу не выжить.

Я отложил утренние газеты и посмотрел на напольные древние часы с боем, стоящие в углу. Половина десятого. Пора на доклад к Плужникову. Он уже в курсе нашего провала. Мой рапорт у него на столе. Но наверняка пожелает высказать несколько нелицеприятных слов в наш адрес. И будет прав.

Я подождал в приемной, пока адъютант доложит обо мне, и прошел в просторный кабинет.

Плужников, как обычно, был погружен в бумаги. Кивнув мне приветственно, указал на стул. Подчеркнул что-то в документе, захлопнул папку.

– Обмишурились, – констатировал он бесстрастно, и не было заметно его намерений метать громы и молнии.

– По полной программе, – вынужден был согласиться я.

– И Барона потеряли. Жалко. Преданный нам человек был.

– Как тяжело терять своих, я еще с Первой мировой знаю.

– Знаешь, война – это не только смерть. В бою учишься ценить каждый миг жизни. Друзей. Родных. Правильно?

– Правильно. – Разговор уходил куда-то в сторону. Похоже, у комиссара госбезопасности мысли витали далеко. Хотя вряд ли – не тот человек. К чему-то он ведет.

– А ты? – резанул он меня острым взором. – Ремизов, сам ты жить умеешь? Или только воевать?

– Умею выживать. Чтобы воевать.

– Вот именно… Воюешь. И боишься жить. Поэтому так и не послал весточку своей прекрасной даме?

– Вы о ком? – мне стало как-то неуютно.

– Об Антонине Лагутиной… Чего нахохлился? Присмотрелись мы к ней. Хорошая девушка. Правильная.

Я похолодел. И как только он узнал? Хотя тут ничего удивительного. У него работа такая. Но как он прочувствовал мое состояние и мысли?

– Что, после внутренней тюрьмы боишься ответственности за близких? – поинтересовался Плужников.

– Боюсь.

– А зря… Значит, слушай мое авторитетное начальственное заключение. В механико-машиностроительном институте имени Баумана вакансия. Нужен хороший математик-преподаватель. И нашим авиаконструкторам математиков не хватает, – Плужников протянул бумажку с номером телефона ректора. – Все обговорено. Так что используй шанс.

Я кивнул. И все мои сомнения как-то исчезли:

– Использую!

То ли мне действительно помогают. То ли мои руководители таким образом приобрели в лице Антонины хорошего заложника для того, чтобы держать меня под контролем. Но это неважно. Я решился.

Ну что, наглеть так наглеть. И я осведомился ненароком:

– А что насчет Фадея Селиверстова?

– Твой бессменный заместитель?

– Он.

Я к Плужникову уже подходил с этим вопросом. И не мог добиться конкретики. Вот и сейчас он поморщился:

– С ним сложнее… Понимаешь, сейчас не время. Пусть подождет.

– А дело тоже подождет? Он великолепный специалист, нужен нам как воздух. Да и пострадал непонятно за что.

– Какой же ты упрямец, – больше с одобрением, чем с раздражением произнес Плужников. – Ладно, готовь бумаги.

Заместитель наркома откинулся в кресле. Взглянул на меня пристально. Все, пряники закончились. Сейчас последует кнут.

– А теперь вернемся к нашим делам… Провал с Бароном – это позорно… Но этот эмиссар уходит от нас не в первый раз.

– Мне что-то неизвестно?

– Человек, на которого вы хотели выйти… Думаю, это Ревизор.

– Кто такой?

– Зловещая личность. Как Летучий Голландец возникает, шерстя подполье и оставляя после себя бездыханные тела. Уничтожил нашего сотрудника в Ленинграде. Вот, – Плужников пододвинул ко мне папку с докладной запиской.

Я пробежал ее глазами. История там излагалась один к одному похожая на нашу. В ноябре 1937 года состоялась встреча секретного сотрудника СПО Тевтона с эмиссаром из-за границы, обещавшем деньги и поддержку антисоветской деятельности. На повторную встречу фигурант не явился. А потом ликвидировал посредника и самого Тевтона. После чего дерзкий фигурант скрылся от контролировавшей секретного сотрудника наружки – ушел прямо по крышам. Как и у нас – грубо зачищены все следы. Потом еще пару раз он возникал в поле зрения органов и тоже срывался с крючка.

– Сделай себе зарубочку. Ревизор – это одна из самых приоритетных целей, – потребовал Плужников.

– Из-под земли достану.

– Лучше живым. А если нет – так раздавить этого кровососа! – с чувством произнес заместитель наркома…

Антонину я встречал на Тушинском аэродроме.

Перед этим позвонил Саше Ломову, сотруднику Ленинградского УНКВД и моему хорошему товарищу, попросил помочь с ее отъездом. Думал, он дотащит чемодан, усадит на Московском вокзале на фирменный поезд «Красная стрела». Но Саша решил действовать с размахом и шиком. Отвез Тоню в аэропорт «Пулково» и погрузил в рейсовый самолет – мол, знай наших!

Авиасообщение с Ленинградом запустили еще в 1932 году, но только в 1937-м перелеты стали относительно регулярными. «Аэрофлот» возил почту, а заодно прихватывал пассажиров. В комфортабельный отапливаемый салон самолета «Р-5» с мягкими креслами их помещалось восемь человек.

В народе это считалось баловством и непостижимой роскошью. Летали или большие оригиналы с деньгами, или серьезные начальники. Ну и Антонина по случаю.