Александр Тамоников - Вьетнам. Отравленные джунгли

— Кто такой Купер, Никита?

— Пилот «В‐52», сбит под Нгон Нфуеном несколько месяцев назад. Выжить удалось только ему, остальные погибли. Внизу Купера чуть не растерзали мирные жители, но солдаты спасли — у них выдержка лучше. Джесси Купер — нормальный парень, с ним поработали, теперь это идеальный образец для обличения распоясавшейся американской военщины. Парень словно на другой планете жил. Не помню, с чего началось, но к нему решили присмотреться. Под охраной привезли в район, который бомбила его эскадрилья, показали последствия, потом отвезли в ближайший морг — и еще кое-что показали. Почти все погибшие — гражданские. Купера это сильно впечатлило — он был уверен, что бомбит военные объекты. Сообщил, что будет сотрудничать, дабы искупить вину. Его содержат отдельно, чтобы свои не задушили. В общем, рассказал все, что знал, выдал ценную информацию, больше выжать нечего. Заявляет, что раскаялся, перековался и после освобождения из плена будет просить политического убежища в СССР. Поэтому с ним работают журналисты. От парня, кстати, будет толк — его будущие обличения гармонично лягут на антивоенную шумиху в Штатах. Фигурант, как говорят, перспективный…

— Политическое убежище, надо же… — недоверчиво пробормотал Андрей. — А такое бывает?

— Да чего в нашей жизни не бывает? Скоро выйдет серия репортажей о простом американском парне, у которого открылись глаза, и он понял, в каком обществе живет… Давай прогуляемся, время есть.

Они вышли во внутренний двор. Пространство было зарешечено — своеобразная «баскетбольная площадка» внутри двора. По периметру курсировала охрана с суровыми лицами. За решеткой томились человек двадцать — заключенных вывели на прогулку. Одежда превратилась в лохмотья, многие были в гражданском. Лица в большинстве — европейские, исхудавшие, серые, обросшие бородами. Люди слонялись в замкнутом пространстве, презрительно поглядывали на охрану. Несколько человек сидели на земле, беседовали. Седой мужчина с осунувшимся лицом кашлял в кулак. На офицеров, вышедших из здания, устремились неприязненные взгляды. Кто-то сплюнул. Другие смотрели оценивающе, с какой-то тайной надеждой.

— Да уж, не гостиница «Космос», — пробормотал Андрей.

— А иного не заслужили, — пожал плечами Ханов. — Ладно хоть не убили. Ты представляешь, сколько бед они натворили — и это без всякого преувеличения. Многие погибли, скончались от болезней, но остальные сидят, терпят, ждут, когда закончатся переговоры в Париже и их всех освободят. То, что ты видишь, еще приличные условия. Прогулки, крыша над головой, чем-то поят и кормят, почти не издеваются, могут врача пригласить, если очень надо. Основная же масса сидит в ямах — причем сидит годами, вот там действительно условия адские, болезни — пышным цветом. Многие с собой кончают… На эту тюрьму несколько раз совершались атаки, проникал американский спецназ, южновьетнамский — устраивали ночные нападения, чтобы освободить своих. Все атаки отбивались, а теперь охрану многократно усилили, так что даже корпус морской пехоты США не пройдет. Нынешний контингент — полторы сотни страдальцев. Публика сидит любопытная, есть и стойкие господа, поневоле зауважаешь, хоть и враг… Давай еще пройдемся.

Они вернулись в здание, спустились в подвал. Помещение почти не проветривалось. Несколько раз пришлось свернуть, погружаясь в клоаку. Конвоир смерил их пристальным взглядом, сдержанно кивнул и растворился в полумраке. Пленные жили в зарешеченных отсеках, спали на каких-то тюфяках. В подвале царил удушливый смрад, кто-то надрывно кашлял. Никита подвел Раевского к решетке. Внутри что-то заворочалось, поднялся истощенный мужчина среднего роста с немного квадратным лицом. Он был уже не юноша, порядком за тридцать, и выглядел ужасно. Кожа была серой, словно покрыта налетом тли, борода торчала клочьями. У мужчины дрожали ноги, он вцепился узловатыми пальцами в прутья решетки, всматривался мутными глазами. Освещение в этой части подвала было отвратительным.

— Это опять вы… — хрипло пробормотал узник. — Чертов КГБ…

— О, тебя и здесь знают, — подметил Андрей.

— Точно, — кивнул Никита. — Как писал поэт Есенин, «каждая задрипанная лошадь знает мою легкую походку». Здравствуйте, Джон, как вы, ничего?

— Я в порядке, разве не видно? — Сухие губы арестанта изобразили скорбную улыбку Пьеро. — Вы снова явились к Куперу? Больше ведь у вас нет никого? Купер — трус, слабак и предатель…

— Зато вы — образец стойкости и отваги, которому бесполезно доказывать, что убивать гражданских — плохо. Впрочем, — повернулся Ханов к Раевскому, — Маяковского он не читал, едва ли представляет, что такое хорошо, а что такое плохо. Кстати, познакомься, Андрюха, — боевой летчик Джон Маккейн, сбит над Ханоем в 67-м году и уже пять лет парится во вьетнамском плену. В яме он тоже сидел. Да где он только не сидел.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — поморщился пленник. — Или ваш спутник не понимает язык международного общения? Ну что ж, ничего удивительного…

— Ярый нелюбитель коммунистических режимов и всего, что связано с русскими, — пояснил Ханов. — Кстати, представитель яркой трудовой династии. Дедушка и папа были адмиралами военно-морских сил США. Нынче его папа — главнокомандующий Тихоокеанским флотом США, а до этого был командующим военно-морскими силами США в Европе.

— Ничего себе, — хмыкнул Андрей.

— Впрочем, освободить сыночка из вьетнамской тюрьмы папуля не смог, да и вряд ли пытался. Это не из вытрезвителя отпрыска вытащить. Сидит на общих основаниях, на контакт не идет, посылает всех к едреней фене. На папочку мы никогда и не рассчитываем, сами всего добиваемся в жизни, верно, Джон? Кстати, почему бы вам однажды не стать сенатором? Уверен, из вас получится идеальный «ястреб» — вроде того же Киссинджера или Збигнева Бжезинского — автора глобальной стратегии антикоммунизма. Если досидите, конечно, до освобождения с вашим характером.

— Спасибо, я обдумаю ваше предложение, — проворчал узник.

— Что окончили, мистер Маккейн? — поинтересовался Андрей.

Арестант недовольно поморщился — такое количество знатоков английского не вмещалось в его теорию отсталой России — и с пафосом возвестил:

— Я окончил военно-морскую академию в Аннаполисе, штат Мэриленд.

— Но оценками не блистали, — усмехнулся Никита. — И по поведению был твердый «неуд». Любили гонять на гоночных автомобилях, спали со стриптизершами… О, не подумайте, Джон, я вас нисколько не осуждаю. Вы были участником нескольких авиационных аварий, в Испании ухитрились зацепить самолетом электрический провод. Потом в 65-м году, еще до Вьетнама, разбили самолет при посадке. А вы сорви-голова, Джон.