Франсуаза Саган - Дьявольская секта [сборник]

Тимоти одним движением ноги стер пентаграмму.

– Я хочу похоронить зло и забыть о нем. Займемся похоронами. Не будем тратить время на ерунду.

– Хорошо, – согласилась Люси. – В конце концов, ради этого мы и пришли на берег. Я едва не забыла.

– Вот твоя лопата, – сказал Тимоти, почувствовав себя лучше, – начнем.

Они стали рыть глубокую прямоугольную яму.

– Уфф! – выдохнула Люси через десять минут. – Может, уже достаточно?

– Пожалуй, да.

Тимоти открыл картонную коробку, которую они принесли на пляж, и осторожно достал из нее пластилинового человечка. На его груди было написано: «Т. Пуул». Он был завернут в кусок материн, который Тимоти вырезал из костюма, висевшего в гардеробной Пуула. Деревянная щепка, некогда воткнутая в изображение Эвана, сейчас пронзала левую сторону груди пластилинового человечка.

– Я до сих пор не представляю, как ты до этого додумался, – восхищенно сказала Люси. – Как ты узнал, что нужно сделать?

– Бедняжка, : – сочувственно произнес Тимоти. – И чему тебя только учат в твоей дурацкой девчоночьей школе?

Люси почувствовала себя посрамленной.

– Что именно ты сделал? Тебе было трудно после того, как ты вылепил фигурку из пластилина?

– Вовсе нет, – сказал Тимоти. – Я взял щепку и произнес: «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы Тристан Пуул умер, потому что он гадкий и злой и не понравился бы тебе, если бы ты его встретил». Затем я предоставил богу право выбора – на тот случай, если он ничего не имеет против мистера Пуула и не хочет его убивать. Я сказал: «Но если ты намерен оставить его в живых, я не возражаю. Значит, у тебя сеть для этого веские основания. Спасибо. Аминь». Потом я пронзил сердце щепкой. Бог сам принял решение. Это честный путь, верно?

– Значит, Бог убил Тристана? Я считала, что Бог никого не убивает.

– Может быть, Бог обратился за помощью к силам зла. Он должен иметь какое-то соглашение с ними на случай возникновения подобных обстоятельств.

– Значит, зло убило зло, – удовлетворенно произнесла Люси. – Это хорошо. – Она взглянула на изображение Пуула. – Начнем?

– О’кей.

Они осторожно положили фигурку в яму и посмотрели на нее.

– Покойся в мире, – сказал Тимоти, не зная, что следует говорить в такой момент.

– Отныне и во веки веков, аминь, – добавила Люси и посмотрела на Тимоти. – По-твоему, достаточно?

– Думаю, да.

Они засыпали фигурку песком и затоптали могилу.

– Вот и все, – удовлетворенно сказал Тимоти. – Что будем делать теперь?

– Давай вернемся в коттедж, – предложила Люси. – Кажется, тетя Джейн собиралась сегодня утром приготовить «тянучки».

– Тетя Джейн – замечательный кулинар!

– Самый лучший, – согласилась Люси.

Улыбнувшись друг другу, они взялись за руки и зашагали по песку.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Эван Николу, сев на край ее кровати и нежно прикоснувшись к запястью девушки, чтобы проверить пульс.

– Очень странно, – призналась Никола. Пульс у нее был нормальный. Эван достал термометр.

– Измерь температуру.

– У меня был нервный срыв? – спросила Никола, прежде чем засунуть термометр себе в рот.

– Назовем это выпадением из реальности.

Никола вынула термометр изо рта.

– Какое сегодня число? – спросила она.

– Второе августа.

– Не может быть!

– Пусть это тебя не тревожит. Позже я все тебе объясню.

– Я находилась в больнице для душевнобольных?

– Нет, ты жила здесь, твое поведение внешне почти не отличалось от нормального. Пусть это тебя не беспокоит, Ники. Все объясняется особыми обстоятельствами.

– Мне давали наркотики? Эти цвета… сны… видения… или это были не видения? Господи, неужели это было реальностью?

– Возможно, иногда тебе давали наркотики.

– А в другие моменты?

– Пуул тебя загипнотизировал.

– Эван…

Никола смолкла.

– Да?

– Мне это снилось, или я правда…

Она снова остановилась.

– Да, – сказал Эван, – и все же в каком-то смысле нет. Тыне контролировала свои действия.

– Эван, как я могла! – воскликнула Никола и заплакала, когда ему удалось ее успокоить, она подавленно произнесла: – Что ты обо мне, наверно, думаешь! Почему ты так добр со мной? Как можешь разговаривать со мной после того, что я сделала?

– Я был наказан за то, что медлил столько месяцев, – сказал Эван. – Не жалей меня. Я держусь с тобой так, будто ничего не произошло, потому что, повторяю, ты не отвечала за свои поступки… Ники, какой момент еще сохранился в твоей памяти достаточно отчетливо?

Никола проглотила слюну.

– Когда ты сделал мне предложение. А я спрашивала себя, почему я не могу произнести «да».

– Хорошо, – сказал Эван. – С этого и продолжим. Ники, ты выйдешь за меня замуж?

Никола снова сделала глотательное движение.

– Эван, ты – самый лучший человек на земле, я просто не заслуживаю…

– Избавь меня от сцены самобичевания. Ты меня любишь?

– Больше всего на свете, но…

– Значит, ты выйдешь за меня?

– Я бы охотно сделала это прямо сейчас, если бы могла, – без колебаний сказала Никола.

Заметив, что Эван облегченно расслабился, она счастливо улыбнулась ему.

Дорога, окаймляющая океан у Санта-Моники, вытягивалась, прямая и бесконечная, под колесами ревущего «ягуара» Пола. Было тепло, и влажный воздух пах бензином и ночью. Мчались мы со скоростью 90 миль в час. Как все, кто ездит быстро, Пол вел машину с небрежным видом, на его перчатках, как у профессиональных гонщиков, были аккуратные дырочки для костяшек пальцев, и оттого его руки казались мне немного отталкивающими.

Меня зовут Дороти Сеймур, мне сорок пять лет, лицо немного увядшее, так как ничто в жизни серьезно не» препятствовало этому. Я пишу киносценарии, и довольно удачные, и все еще привлекательна для мужчин, наверное потому, что и они привлекают меня. Я одно из тех ужасных исключении, которые позорят Голливуд, в двадцать пять, будучи актрисой, я имела колоссальный успех в экспериментальном фильме, в двадцать шесть покинула фабрику грез, чтобы промотать свои накопления с художником-авангардистом в Европе, в двадцать семь вернулась никому не известная, без единого доллара и с несколькими судебными исками на руках.

Видя мою некредитоспособность, студия прекратила судебное дело и решила использовать меня как сценариста: мое славное имя уже не производило никакого впечатления на неблагодарную публику. Мне это даже нравилось: автографы, фотографы и награды всегда утомляли меня. Я стала Тем, Кто Мог Бы Иметь (как какой-нибудь индейский вождь…). Тем не менее хорошее здоровье и богатое воображение – тем и другим я обязана ирландскому Дедушке – заработали мне определенную репутацию за сочинение глупостей в цвете, которые, к моему глубокому удивлению, еще и хорошо оплачивались. Исторические ленты, RKB например, особенно повышали мой авторитет, и в ночных кошмарах мне являлась Клеопатра, с горечью восклицая: «О нет, мадам, я не говорила Цезарю „Войди, о властелин моего сердца!“».