Александр Тамоников - След в заброшенном доме

– И я рада. А вы пришли по делу?

– Очень хотелось бы зайти просто так, но пока не получается. Георгий Иванович уже вернулся с работы?

– Вернулся. Мы с ним пришли почти одновременно. Он не очень хорошо себя чувствует, расстроен, говорит, что на работе проблемы, отказался от ужина.

– Я могу его увидеть?

– Даже не знаю, Иван Сергеевич. Дядя Жора собирался прилечь, он действительно не очень хорошо выглядит.

– Рано списывать меня со счетов, молодые люди, – раздался кряхтящий голос, и за спиной девушки объявился Шаталов.

Он был одет в длинную кофту, держал в руке свернутую газету. Георгий Иванович сильно прихрамывал, шаркали домашние шлепанцы. Вид у него был действительно болезненный.

– Тонечка, не держи контрразведку на пороге, это может плохо обернуться. Я пока еще в состоянии принимать гостей и отвечать на каверзные вопросы. Спасибо, Тонечка, побудь у себя в комнате, хорошо? Проходите, Иван Сергеевич, не стойте в дверях. Что предпочитаете – чай или цикорий, который люди по незнанию принимают за кофе?

Антонина с сомнением глянула на дядю и бесшумно удалилась. Шаталов с усталой усмешкой наблюдал за капитаном. Тот не мог оторвать взгляд от девичьей спины.

– Вам нравится Антонина, Иван Сергеевич? – Шаталов понизил голос. – Вижу, что так оно и есть, даже не спорьте. И вы ей нравитесь, уж поверьте моей наблюдательности. Ума не приложу, как к этому относиться. Вы хороший человек, порядочный, совестливый. В наше время таких немного. Не возражайте, я знаю, что говорю, разумею, что не смогу держать свою племянницу на привязи. Но сейчас идет такая страшная война.

– Вам незачем переживать, Георгий Иванович. Да и прибыл я по другому вопросу. Не надо чая, и проходить в квартиру я не буду. Вам знаком этот человек? – Осокин достал из кармана и развернул портрет кисти Глисты.

– Как любопытно, однако. – Шаталов нацепил очки, подался к картинке. – Нет, этого человека я не встречал. Давайте еще раз гляну. – Шаталов пристально всмотрелся в портрет. – Увы, ничем не могу вас порадовать. Типовое лицо. Оно неплохо смотрелось бы на плакате, посвященном чему-то героическому. Не имею чести знать. – Он решительно покачал головой. – А у человека, рисовавшего сей портрет, безусловно, есть талант. Он же по памяти рисовал?

– Да, но по жизни этот мастер предпочитает применять другие свои таланты. – Иван заметил, что лицо Шаталова при изучении рисунка даже не дрогнуло, извлек из кармана посмертное фото Агапова-Светличного и сказал: – Это тот же гражданин, но во плоти, так сказать. Вы уверены, что никогда его не видели?

– Да уж, на героическом плакате он точно не появится, – пошутил Шаталов. – Это фото мертвого человека. Я не ошибаюсь? Совершенно не знаком. Стесняюсь спросить, почему вы меня об этом спрашиваете?

– Данное лицо подозревается в работе на иностранную разведку. Человек был замечен в клубе, в парке. Он там с кем-то встречался, но эту личность выявить не удалось. Георгий Иванович, это не имеет никакого отношения к вам. Мы опрашиваем многих людей, чтобы отыскать след. А вы руководитель, вам может быть известно больше, чем рядовому сотруднику. Надеюсь, вы простите меня за то, что я вынужден задавать вам эти нелепые вопросы.

Шаталов не менялся в лице. Он разве что поджал губы, выражая толику обиды. Все-таки вопрос задел его.

– Еще раз прошу простить. – Иван забрал свое хозяйство, рассовал по карманам. – В котором часу вы вчера вернулись с работы?

– Незадолго до того, как появились вы с Тонечкой. Да, точно, я успел переодеться, съел бутерброд с маргарином, потому что был голоден, поставил курицу в духовку, немного поволновался, а потом и вы пришли. Точное время не скажу. Не понимаю, Иван Сергеевич, с чем связаны все эти вопросы.

– Еще раз повторяю, вам не о чем волноваться, Георгий Иванович, – сказал Осокин, козырнул и откланялся.

Он спустился с крыльца, а когда прикуривал, наблюдал за окном. Шевельнулась занавеска, обрисовался девичий силуэт, померцал и исчез. Что-то неприятное, тоскливое заползало в душу Ивана. Он уходил и чувствовал затылком пристальный взгляд.

На выходе со двора ему стало легче. Гудела улица, по проезжей части ползли военные тягачи, занимая всю полосу. За ними тащились полуторки и дряхлая «эмка». Водители не решались обогнать колонну. На обратной стороне дороги за чугунной оградой простирался парк.

Бориса Аркадьевича Навроцкого он заметил сразу. Тот стоял у края тротуара и собирался перейти дорогу. Директор клуба нервничал, кусал губы. Наконец-то он решился, кинулся в узкий просвет между тягачами, споткнулся о бордюр.

– Осторожнее, Борис Аркадьевич. – Иван схватил его под локоть. – Будет досадно, если в столь тяжелые времена передовое заведение культурного фронта останется без руководителя.

Он постоянно забывал про руку. Вот и сейчас тупая боль отдалась в голове, но это не помешало появлению радушной улыбки.

– Это вы. Я вас не сразу узнал. – Навроцкий выбрался на тротуар. – Иван Сергеевич, если не ошибаюсь? Здравствуйте.

– И вам оставаться вечно здоровым, Борис Аркадьевич. Спешите?

– Да, иду к Георгию Ивановичу. Надо порешать ряд вопросов. Рабочего дня, как водится, не хватило. – Навроцкий изобразил жалкое подобие улыбки. – До меня дошли слухи – исходят они из горкома, – что скоро наш клуб могут закрыть, а в здании разместить некую армейскую структуру. Мне кажется, это будет грандиозной ошибкой, просто катастрофой для города. Нет, я понимаю, что наши военные и партийные работники руководствуются серьезными основаниями. Но почему они не доводят их до сведения руководства заведения? Я получил эту информацию буквально полчаса назад и хотел бы обсудить ее с Георгием Ивановичем. Ведь он имеет доступ во многие кабинеты.

– А вы не имеете?

– Что вы, я человек маленький, ничего не решаю. А Георгий Иванович все же фигура, к его мнению многие прислушиваются.

– Не хочу вам препятствовать, Борис Аркадьевич. Вопрос разрешится в пользу города, вот увидите. Посмотрите, пожалуйста, несколько, так сказать, портретов.

Повторилась процедура – рисунок карандашом, посмертная фотография. Теперь капитан контрразведки СМЕРШ насторожился. Навроцкий изо всех сил старался быть спокойным, но его выдала пульсация жилки на виске.

Еще он слегка побледнел, пожал плечами, вернул картинки и сказал:

– Не имею чести, Иван Сергеевич. Кто это?

– Предполагаемый преступник. Подозревается в связях с немецкой разведкой. Посмотрите еще раз внимательно. Вы точно его не знаете?

– Говорю же, не имею чести. Я не служу в немецкой разведке и не понимаю, почему вы мне это показываете. Я никогда не видел этого человека.

– Зато его видели в вашем клубе. Давайте без обид, Борис Аркадьевич. Мы опрашиваем всех. Ладно, попросим помощи в другом месте.