Александр Тамоников - Конец крымской орды [litres]

– Да, хочу. Нам такой гонец очень нужен. Но насильничать не могу, приказывать тоже, тут надобна добрая воля. Тебя мне посоветовали. Но ты можешь и отказаться.

– Один откажется, другой, третий. Кто же тогда с крымчаками биться будет? У Молодей братья наши, не думая, на смерть идут. Так что давай обманную грамоту и говори, когда и каким путем надо идти в сторону Молодей.

– Но ты должен знать, что хан велит гонца пытать.

– Выдержу. Долго мучиться не придется. Как расскажу все басурманам, так они меня и прибьют.

– Значит, ты готов к лютой смерти?

– Готов, князь. Ты же знаешь, что все мое семейство в прошлом годе в пожаре сгинуло. И жена Зинаида красавица, и детки, Алена, Антонина, Любава, Егорка, младенец Леша. Я как раз с крымчаками бился, которые в глубь города залетели, оттого и не смог помочь. А ведь звали, наверное. Уж коли они, невинные, смерть страшную приняли, то мне ли бежать от нее? Да и не уйдешь от судьбы. Какая жизнь, когда жинка с детками все время пред глазами стоят. Я этого Девлета на куски порубил бы. И мурз его, да и всех ордынцев, но не в силах это сделать. А коли обманная грамота поможет нам побить басурман, то станет и моей местью. Посему, князь, я готов.

– Ладно. – Токмаков достал свиток. – Держи, Иван, это и есть обманная грамота.

Ратник забрал бумагу, сунул под рубаху.

Князь взглянул в его зеленые, полные грусти глаза.

– Только надо, Иван, не просто отдать грамоту, а биться с басурманами, покуда сил хватит.

– Это понятно.

– У хана не должно возникнуть сомнений в том, что ты настоящий гонец и бумага подлинная.

– Сделаю как надо, не сомневайся.

– И пытать…

Ратник прервал воеводу:

– Не следует повторяться, князь. Знаю, что меня ждет, коли живым возьмут. Ты лучше скажи, когда и как идти.

– Ну слушай, воин. – Говорил князь недолго, затем спросил: – Все уразумел?

– Все, воевода. Сейчас помоюсь, в чистое оденусь, с родней оставшейся попрощаюсь, помолюсь в храме, а как стемнеет, так и пойду к крымчакам.

– Знал бы ты, Иван, как тяжко посылать тебя на такое дело.

– Знаю. Сейчас всем тяжко. Не кори себя, лучше поминай в молитвах Ивана Ларгина.

– Непременно.

– Пошел я.

– Ступай, воин. Вечная тебе слава и память.

Ратник невесело усмехнулся.

– Это скажешь, когда татары меня растерзают. Храни Господь тебя, батюшку государя и Москву нашу. – Он поклонился, перекрестился на храм и пошел к Тайницкой башне, за которой его ждал конь.

Иван помылся, оделся в чистое, помолился в ближней церкви, потом поехал на кладбище, где в братской могиле была похоронена и его семья, сел на лавку, кем-то поставленную там, и проговорил:

– Здравствуйте, мои родные. Пришел вот сказать вам, что скоро мы вновь вместе будем. Оттого на душе у меня радостно. Не смог я защитить вас, Зина, детки, но отомщу. Тогда и увидимся. Больше никто не разлучит нас.

Иван посидел у могилы до сумерек, поднялся, вспомнил что-то, поехал обратно на свою улицу и встал у сарая, наскоро сбитого из досок.

Из него вышла дородная баба с дитем на руках.

– Ты, соседушка? Зачем пришел?

– От мужа твоего известий давно не было?

Баба вздохнула.

– Да как ушел с полком, так и не было. Люди говорят, много наших у Молодей крымчаки побили. Вот и думаю, жив ли Степка мой.

– Жив, не сомневайся. – Он кивнул на сруб, что стоял рядом. – До зимы дом не подымете.

– Коли Степан жив, с Божьей помощью подымем, только вернется ли он?

– О худшем не думай и перебирайся в мой дом.

– Ты о чем это? Бабе замужней? Ополоумел, Иван? – возмутилась баба.

– Не о том ты, глупая, подумала. Отдаю я вам свой дом. Живите, пользуйтесь да детей больше рожайте. Они Руси ой как нужны.

Женщина растерялась.

– Совсем с толку сбил. А ты как же?

– А я сюда не вернусь, Клава. И на Москве мне не быть. Тяжко здесь. Ухожу совсем.

– Куда, Иван? У тебя же служба.

– По службе и ухожу. Так что в доме все ваше теперь. Переходи уже сегодня. Нечего в каморке дощатой маяться.

– А коли передумаешь? Вернешься и выгонишь?

– Не вернусь я, Клава.

– Ну не знаю.

– Делай, как я сказал. – Ларгин вскочил на коня, повернул его и повел к выходу из города.

Баба перекрестила его.

– Да хранит тебя Господь, добрая душа.

Она заплакала, сильнее прижала дитя к груди, поняла, что сосед ее пошел на смерть.

В шатре хана, окруженном десятком нукеров, на подушках, разбросанных по персидскому ковру, возлежал правитель Крыма Девлет-Гирей. Рядом сидел мурза Рустам Чалаш, ставший после пленения Дивей-мурзы первым советником. Между ними скатерть, на ней пиалы с шербетом, чаша со сладостями.

Отпив глоток, Девлет-Гирей спросил мурзу:

– Скажи, Рустам, где мы совершили ошибку?

– У берега, хан. Думаю, там, когда от Тулы пошли к Оке.

– Но в чем мы ошиблись?

– По-моему, в том, что не подумали, почему русские так крепко обороняют мелкие перелазы и броды, а крупные держат слабо.

– Это значит, что они пропустили нас там, где им выгодно было?

– Получается так.

– Но это большая опасность. Откуда Воротынскому или царю Ивану было знать, куда мы пойдем, перейдя реку?

– Значит, они это знали.

– Мыслишь, изменники?..

– Да.

– Но насколько мне известно, к русским никто из знающих людей не перебегал.

– Да этого и не требовалось, потому как царь Иван узнал обо всем еще при подготовке похода.

– Измена в Крыму?

– В Бахчисарае. Более того, во дворце.

– Изменники – ближайшие мне вельможи?

– Да, это кто-то из них.

– Но кто?

Мурза пожал плечами и ответил:

– Боюсь, мы этого уже никогда не узнаем. Да и не о том сейчас думать надо, хан. Мы должны решить, как разбить полки неверных, которые стоят у проклятого гуляй-города рядом с Молодями. Теребердей и Дивей дважды пытались сбить оборону русских. В итоге мы потеряли половину войска. Теребердей погиб, Дивей пленен. С ним твои родственники.

Хан явно нервничал.

– Но как еще сломить оборону у Молодей, если не напором? – спросил он. – Там местность такая, что врага не обойти.

– Да он и не даст нам это сделать. Русские использовали наши приемы, и об этом мы тоже подумать не могли. Но я не напрасно говорю о поражениях Теребердея и Дивея. Русские у Молодей выстроили оборону так, что мы вынуждены идти на гуляй-город. Эта крепость и наносит нам главный урон.

– Может, ударить по Москве?

– И тут же получить ответ в спину?

– Но какой-то выход должен быть.

– Мне докладывали, хан, что у русских припасов осталось на день-два, может, на три. Если они убьют лошадей, то протянут неделю, не больше. Наступать Воротынский не будет. У нас, несмотря на потери, рать гораздо больше русской. Без лошадей гуляй-город станет не подвижной, а обычной крепостью. Если выставить тяжелые пушки на дальних рубежах и использовать зажигательные ядра, то разрушить, сжечь ее не составит особого труда. Без гуляй-города русские будут вынуждены обходными путями отойти к Москве. Тогда все встанет на свои места. Мы окружим русскую столицу, а они выставят на обычных позициях свои полки, потрепанные у Молодей.