Юрий Костин - Русский

Окончательно согревшись, Антон запустил двигатель, взлетел и, набрав высоту, направил дельтаплан в сторону от Москвы. Опасаясь быть замеченным, он летел в отдалении от Калужского шоссе… По дороге катились машины. Обочина шоссе, будто прилавок огромного базара, призывала водителей сделать остановку и что-нибудь приобрести. Лотки, палатки, магазины, развалы, цветы, бензозаправки и снова лотки, лотки…

Антон взял курс на юг в надежде вскоре выйти к трассе «Дон», которая должна была привести его прямиком в Воронеж, город, откуда он чудом вернулся живым летом прошлого года.

Добравшись до Москвы, Тихонов позвонил из телефона-автомата загадочному Привольскому и назначил ему встречу в скверике близ метро Новослободская. Ему хотелось на всякий случай быть на виду, а здесь во все времена царило необычайное оживление.

Привольский прибыл без опоздания. Они устроились на единственной свободной лавочке.

Тихонову, доверяющему своей интуиции безоговорочно, Привольский скорее понравился. Он вел себя довольно спокойно, говорил открыто и прямо, глядя собеседнику в глаза, не ждал поддержки и комментариев, ничего не выпытывал. Вещи, о которых он рассказывал, казались невероятными. Все строилось вокруг тайны Тунгусского метеорита. Александр Валентинович гадал: каким образом метеорит сумел так бессовестно испортить жизнь такому количеству людей? Если бы не ситуация с Антоном, вполне реальная и опасная, будь, наконец, жив профессор Плукшин, Тихонов не стал бы столь внимательно слушать этого человека. К тому же его рассказ сильно перекликался с содержанием письма, полученного Тихоновым от несчастного Вилорика Рудольфовича.

— Александр Валентинович, профессор Плукшин погиб из-за того, что разгадал сенсационную, величайшую тайну современности, связанную с этим самым Тунгусским метеоритом, — завершил «исповедь» Привольский. — Очень мне жалко Вилорика. Я его хорошо знал. Он как-то рассказывал мне об одном своем друге, боевом офицере, который… Короче, о вас.

— Поясните… Извините, как ваше отчество?

— Григорий Аркадьевич я.

— Поясните, Григорий Аркадьевич, из-за чего все-таки погиб Плукшин?

— В этом году в тайге была обнаружена… вещь, обладающая потенциалом манипулирования мировым общественным сознанием. Грубо говоря, мы обнаружили послание из другого мира, послание свыше…

— Поздравляю вас, Григорий Аркадьевич. Скажите только, Антон Ушаков здесь при чем?

— Подождите… Если вы хотите помочь вашему Антону, вам придется дослушать. Вы читали Книгу Исхода?

— Интересовался.

— Тогда вы ведь знакомы с традиционным толкованием того, как Моисей получил от Бога скрижали Завета?

— В общих чертах. Дело было на Синайском полуострове. По крайней мере, так говорится в Библии. Ни в каком другом историческом источнике об Исходе нет ни слова.

— Вижу перед собой грамотного собеседника, — польстил Привольский. — Более того, определить точную дату этих событий мы не можем.

— Про это я читал. Временной промежуток, которым оперируют ученые, равен 500 годам. Где-то с 1600 по 1100 до нашей эры. С географией проще…

— После открытия в тайге интересна не столько география, сколько подробности технологии получения скрижалей. А еще больше — причина, побудившая Бога спуститься с небес и поделиться с людьми элементарными нормами человеческого общежития: не убий, не укради, не возжелай жены ближнего своего…

— Это уж слишком — понять причины, побудившие Бога что-то совершить, нам не дано.

Привольский расплылся в улыбке и извлек из кармана пиджака смятую газетную вырезку.

— Не дано, говорите? Тогда просто предположим, что Ему надоело смотреть на всеобщее разложение и хаос. И тогда он решил предупредить землян через своих послов — будем считать, пророк Моисей был одним из них — о надвигающейся катастрофе. Только изменив отношение к жизни и ближнему своему, человек мог спасти себя от гибели. В целом тогда ему удалось это сделать. Удастся ли теперь — вот в чем вопрос.

Александр Валентинович от души зевнул, да так, что челюсти хрустнули на весь сквер. Привольский покачал головой:

— Жаль, что вы невнимательно меня слушаете.

— Знаете что, — отозвался Тихонов. — Я вот не понимаю… абсолютно не понимаю, зачем вы мне читаете эту лекцию. Можно конкретней объяснить, кто и по какой причине подставляет господина Ушакова?

— Отвечу вам согласно привычке, приписываемой избранному народу, то есть вопросом на вопрос: друг ваш, профессор Плукшин, часом не передавал вам на хранение некие пластины с текстами?

— Нет, не передавал, — не моргнув глазом соврал Тихонов.

Эта ложь прозвучала так убедительно, что Привольский, казалось, поверил и от этого заметно сник.

— Жаль, — сказал он после непродолжительного молчания. — Тогда, видимо, все нити ведут к Антону. Похоже, больше ни с кем профессор перед смертью не виделся. И теперь все будут охотиться только за ним. Незавидная судьба.

— Кто это «все»? Э… кстати, Григорий Аркадьевич, откуда вы знаете, виделся Антон с Плукшиным или нет?

— Я, Александр Валентинович, вообще очень много знаю. Жаль только, что вы не хотите извлечь из этого факта пользу для себя и своего подопечного. И вообще, я действительно очень хорошо осведомлен, даже слишком. Боюсь, как бы все это в итоге не умерло вместе со мной.

Тихонов взглянул на Привольского и прочел в его глазах глубокий страх. Такой страх, такой тоскливый ужас невозможно сыграть. Нет, определенно, сейчас Привольский не притворялся. Но Александр Валентинович не спешил записывать его в союзники. Время для откровенности пока не наступило. Тайна местонахождения табличек была, пожалуй, единственной гарантией безопасности Антона, да и его самого.

— Скажите, Григорий Аркадьевич, отчего вас интересуют какие-то таблички Плукшина? И какая связь между ними, Моисеем и куском газеты, который вы достали из кармана пять минут назад?

Привольский собрался уже ответить, но не успел. К лавочке приблизился невесть откуда взявшийся детина в кожаной куртке, лет тридцати от роду, по виду типичный сотрудник частного охранного предприятия, и, не здороваясь, отчеканил:

— Григорий Аркадьевич, мы вас ищем уже второй день. Сергей Самуилович ждет вас для беседы. Пройдемте со мной в машину, пожалуйста.

— С чего бы это? Я уволен и не обязан ему ничем, — возразил Привольский, повышая голос.

— Ошибаетесь. Я очень прошу вас, Григорий Аркадьевич, не провоцируйте меня, — строго произнес неизвестный и положил на плечо Привольскому руку.

— Да не поеду я никуда! — это было сказано громко, достаточно громко, чтобы на них обратили внимание.

Соблюдавший до этой минуты нейтралитет Александр Валентинович решил наконец вмешаться: