Юрий Костин - Русский

Были времена, когда хорошо осведомленные коллеги считали его активным членом «ордена» так называемых модернистов — верующих ученых, стремящихся объединить науку и религию в целях современного толкования истории веры. Они предлагали официально пропустить церковные догмы через призму достижений науки. Между прочим, за подобную ересь еще в XIX веке Ватиканская инквизиция сурово наказывала своих братьев-отступников в темницах.

Модернисты считали, что Ватикан совершает смертельную ошибку, поскольку политика замалчивания, утаивание фактов из истории религии, жизнеописания Иисуса Христа и апостолов, трактовка событий с точки зрения мироощущения средневекового человека ведет к кризису веры. И наоборот, соединение веры и науки поможет его преодолеть. Их единение в поиске истины, а не простое «мирное сосуществование», позволит провести во всем христианском мире внутренний крестовый поход, бескровное воцерковление миллионов заблудших душ…

Считается, что движение модернистов формально прекратило свое существование со смертью его самых активных участников: директора семинарии Сен-Сюльпис в Париже Джона Хогана и знатока древнееврейского языка отца Альфреда Луази. На самом деле его расцвет пришелся на ранние годы правления папы Льва XIII, который совершил неслыханное: допустил ученых в святая святых — архивы Ватикана.

Без помощи церкви изыскания в вопросах веры вели к безбожию, а при ее содействии — к эволюции религиозных догматов. Ватикан счел последнее еще большим злом и не нашел ничего лучшего, как отгородиться от мира, осудив любое отступление от признанных официальной церковью постулатов. Преемник Хогана на посту директора семинарии Сен-Сюльпис даже запретил слушателям читать газеты, а папа Лев XIII, спохватившись, основал Папскую библейскую комиссию, в обязанности которой входил строжайший надзор за деятельностью теологов.

Вилорик Рудольфович Плукшин был большим знатоком трудов отца Луази, однако не забывал и самостоятельно анализировать древние источники. Он в какой-то степени считал себя последователем французских модернистов XIX века, проводником их идей в России.

Все закончилось чуть ли не в одночасье. То ли Плукшин сделал важное для собственного духовного мировоззрения открытие, то ли случилось чудо, но в один прекрасный день он решительно отказался от борьбы за историческую правду в пользу веры.

Широкая профессиональная общественность ничего про это не знала. Она давно поставила крест на Плукшине как ученом. К нему изредка обращались за помощью, если дело касалось расшифровки старинных рукописей, но этим его связь с официальным научным миром ограничивалась. Однако те, кто был знаком с ним достаточно близко, не разделяли столь легкомысленного отношения к Плукшину. В списке поклонников талантов профессора значился его друг Александр Валентинович Тихонов. Они время от времени встречались, дискутировали за кружкой пива в знаменитой тихоновской подмосковной бане, где, если верить намекам Александра Валентиновича, бывало, что и судьба Родины решалась.

Антону лекция Плукшина не понравилась, но он все же решил дождаться ее окончания, лично познакомиться с профессором, дабы не обижать Александра Валентиновича, но дальше иметь дело с этим скучным персонажем не собирался.

Лекция закончилась, докладчик вышел в фойе большого зала Политехнического музея. К нему подошли студентки — те, что бросали на него влюбленные взгляды. Антон деликатно дождался завершения разговора, после чего проворно, обогнав того самого бородача и еще двоих посетителей лекции, подошел к профессору Плукшину.

— Добрый день, Вилорик Рудольфович. Меня зовут Антон, я по рекомендации Александра Валентиновича…

— А! Приветствую! — Плукшин широко улыбнулся и тут же стал совершенно не похож на занудного докладчика. — Мне Саша сегодня звонил. Очень рад, право, я так вас себе и представлял. Отлично! Тот самый Антон! Антон — друг несчастных ученых новой России… Так, быстро пошли отсюда, а то у меня нет желания отвечать на вопросы после лекции. Особенно на подковырки вон того, с бородой, считающего меня манкуртом…

— Вы его знаете? — автоматически спросил Антон, едва поспевая за припустившим по лестнице профессором.

— Знаю, знаю. Ретроград! Была б его воля, он бы меня утопил в здешнем туалете. Или повесил бы при входе, на козырьке. И ведь ходит на все лекции! Быстрее, пожалуйста. Так, теперь на улицу…

— Странно, мне казалось, что у ученых, тем более докторов наук, врагов не бывает.

— Молодой человек! — Плукшин на секунду замедлил шаг. — Что бы вы понимали! Бывает! Еще как бывает. Ой… Там дождик. Зонтик есть у вас?

— Зонтик со мной, и еще у меня машина тут недалеко…

— Тогда бегом, бегом в вашу машину!

Да, командовать у Плукшина получалось великолепно. А еще от него исходила мощная жизненная энергия. Антон и глазом моргнуть не успел, как полностью переменил первоначальное впечатление об этом человеке.

Они вышли из здания, добрались до Политехнического проезда, где сели в припаркованный здесь «мерседес» Антона.

— Ну-с, — поинтересовался профессор, — куда же нам с вами теперь направиться?

— Предлагаю поехать…

Антон не успел ничего сказать, потому что Плукшин сам ответил на свой же вопрос, который и задал-то, похоже, не Антону, а себе:

— Сейчас давайте налево, к Старой площади, далее на набережную, потом, через Моховую и Большую Никитскую, к Патриаршим. Нравится вам на Патриарших?

— Нравится. У меня офис там.

— Ого! Хорошо устроились. Там рядом кафе, где подают дорогой, но очень вкусный чай. Поехали?

— Поехали.

— Да, Антон, — Плукшин вздохнул тихонько. — Мы с вами виделись уже, на похоронах Карена Федоровича. Я вас запомнил. Здорово, что вам тогда посчастливилось так ловко сбежать. А я вот не смог, пришлось до конца испить все прелести языческой тризны.

Они выехали на набережную. Профессор молчал, то и дело оглядываясь. Наконец, заговорил:

— За вами всегда кто-то следит или только сегодня?

— Что? — Антон вгляделся в зеркало заднего вида. На хвосте висела «Дэу-Нэксиа», но ничего удивительного в этом Антон не увидел. — С чего вы взяли?

— С того, что эта машина тронулась, лишь только мы отъехали от музея. Можете попетлять? Посмотрим, что они делать будут.

Антон улыбнулся подозрительности Плукшина. «Профессор-то у нас Джеймс Бонд, оказывается», — подумал он.

Тем не менее сделал так, как просил пассажир.

Они свернули на Моховую, оттуда ушли на Воздвиженку и вскоре уже оказались у Никитских Ворот. «Дэу» следовала за ними, не отставая, но и особо не приближаясь. Пару раз преследователи, если это, конечно, не обычные попутчики, пропустили вперед себя другие машины, однако когда Антон уже ехал по Спиридоновке, бампер «дэу» вновь отразился в зеркале заднего вида.