Юрий Костин - Русский

Антон незамедлительно позвонил консьержу. Ему показалось, прошла целая вечность. Наконец в номер постучали. На всякий случай Антон посмотрел в «глазок», и сердце бешено заколотилось. За дверью стояла группа людей в форме… вроде бы американская полиция. Антон отпрянул от двери, огляделся по сторонам.

Антон Ушаков все еще курил свою первую послеполетную сигарету, стоя на выходе из терминала, а сотрудники американского Департамента внутренней безопасности уже успели доложить Джорджу Стайкеру о пересечении границы США интересующим его лицом.

Для Стайкера это было доброй вестью — его догадка подтвердилась. Однако за хорошей новостью следовало разочарование: у «объекта» ничего подозрительного не нашли, никаких пластин или табличек. В багаже у него вообще не было ни одного металлического предмета. Да и вел себя парень спокойно, держался уверенно. Такое поведение непрофессионала безошибочно выдает в нем честного обывателя, ни в чем не замешанного.

Выходило, что Стайкер ошибся. Или недооценил таланты господина Ушакова. То ли «объект» действительно ни при чем, то ли успел кому-то передать артефакты. Правду можно было узнать только у него. Но каким образом? Задержать и накачать ЛСД? Чушь какая-то…

Стайкер, конечно, не был святым. Он, в отличие от большинства своих соотечественников, не находил ничего плохого в дозированном применении «интенсивного дознания» по отношению к террористам и их пособникам. Но он не обладал полномочиями применять к Антону Ушакову пытки или воздействовать на его нервную систему. Просто для этого не имелось абсолютно никаких оснований. Опять же, он решил не беспокоить свое непосредственное руководство докладами о ходе операции… до поры до времени.

Стайкеру нужен был предлог, чтобы задержать господина Ушакова. Вполне сгодилось бы и рядовое превышение скорости. Осталось только дождаться, чтобы русский арендовал в Лос-Анджелесе машину. Вот если бы удалось найти здесь хотя бы кого-нибудь из хороших знакомых Ушакова, такого, кто без особых церемоний стал бы сотрудничать с ЦРУ…

— Это самая прямая дорога к истине, — вслух согласился с собственными рассуждениями Стай-кер, доедая завтрак в гостиничном номере, за окнами которого раскинулся известный на весь мир московский пейзаж.

Стайкер как-то вычитал в журнале Time рассказ о первых впечатлениях о Москве французского президента Миттерана, якобы назвавшего Кремль «дворцом в стиле архитектуры Диснейленда».

Стайкер терпеть не мог поверхностных суждений. Тем более из уст сильных мира сего. Его раздражали люди, неспособные видеть дальше собственного носа и забывающие, что в этой жизни первично, а что вторично. Эрудированность и глубокие знания о мире, который в его сознании не ограничивался территорией родного штата, случалось, провоцировали Стайкера на опрометчивые антиамериканские высказывания. Даже в свободном обществе сотрудник спецслужбы обязан быть осмотрительным при общении с коллегами. Джордж Стайкер знал за собой этот грешок, но не всегда мог своевременно обуздать свои эмоции.

Стайкер в который раз поразился величественности остроконечных кремлевских башен, до сей поры увенчанных рубиновыми звездами, и их соседству с куполами, несущими на себе золотые православные кресты. От этого сочетания советских символов и переживших коммунистическую эпоху церквей веяло нестабильностью и, одновременно, патриархальной медлительностью и нерешительностью.

В России вообще все делалось как бы наполовину. В характере практически всех знакомых русских Стайкера оригинальным образом уживались диаметрально противоположные черты. Чего стоила хотя бы эта абсолютно бессмысленная, непереводимая игра слов — «да нет»? Так все-таки: «да» или «нет»? Пока Стайкеру подробно не объяснили, что «да нет» в итоге означает «нет», он терялся в догадках. Не то чтобы и после объяснения он понял логику этого словосочетания… Скорее, просто заучил его как исключение.

И еще. Принципиальность уж точно не была национальной особенностью русских. Они зачастую даже бравировали этой своей «гибкостью», высмеивая «упертость» и предсказуемость поведения иностранцев.

Даже спустя двадцать лет после того, как весь мир узнал слова perestroika и glasnost , после событий, развернувшихся вокруг Дома Советов на Краснопресненской набережной в августе 1991 года, Стайкер так и не смог до конца поверить, что эта страна изменилась, что она не только на словах, но и на деле является частью сообщества рыночных держав. Эти русские явно что-то недоговаривали. Впрочем, как всегда. С ними надо держать ухо востро.

— Работы на «восточном фронте» на мой век уж точно хватит, — проворчал Стайкер. — Вот что интересно: есть ли у нашего подопечного друзья в Штатах?

На проверку связей Ушакова в Америке могло уйти много времени. По крайней мере, до наступления вечера Стайкер так и не получил информации.

Московская погода к вечеру испортилась. Пошел дождь, образовались транспортные заторы. В одном из них, казалось, безнадежно застрял автомобиль Стайкера. Шофер, нанятый администрацией гостиницы, заметно нервничал. Джордж, напротив, вел себя абсолютно невозмутимо. Он находился в своем самом естественном состоянии — размышлял.

Стайкер очень надеялся, что его старый приятель Сергей Сосновский если и не поверил в благородные намерения американцев, то хотя бы серьезно отнесся к выдвинутой Стайкером версии о происхождении и сути находки в тайге. Это чрезвычайно важно, поскольку сотрудник научнотехнического директората ЦРУ был убежден: отсутствие потенциальной практической ценности табличек, например для разработки новых типов оружия, в конечном счете сведет к нулю интерес к ним со стороны его российских коллег. Такой же реакции следовало ожидать и от американцев, если практическая ценность таежной находки не подтвердится.

Благодаря расшифровке дневниковых записей Андрея Куликова Джордж Стайкер полагал, что обладает ключом к окончательной разгадке тайны тунгусских «скрижалей». Это был тот самый финальный аккорд, секретная, но простая по сути своей формула, руководство к действию, способное раскрыть потенциал находки во всем его величии, во всей его мощи.

По утверждению Куликова, соединенные вместе таблички превращают «скрижали» в механизм, работающий подобно компактному кинематографическому экрану.

С высоты современных технологических знаний, Стайкер понимал: речь, скорее всего, идет о подобии нанотехнологии, о взаимодействии химического состава табличек, как бы из воздуха создающего нечто, напоминающее экран компьютера или голографическую картинку. Куликов был уверен, что информация, скрытая в табличках, носит вполне конкретный характер и ее использование может означать невиданный технологический прорыв.