Андрей Воронин - Банда возвращается

— Чего от меня хотят? Стучать? Я «вор в законе» и на «кума» не работаю.

Александр покачал головой:

— Да брось ты! Процентов семьдесят из ваших «законников» были в контакте, и подписки многие давали:

«Отказываюсь от воровского звания и проповедования воровских идей… Обязываюсь помогать и содействовать пресечению… Прошу перевести в больничку…» — Бондарович брезгливо скривился. — Грош цена вашей философии, когда петух клюнет… когда в перспективе — на задворках остаться.

— Думаешь, и я такую ксиву напишу? — глаза Могилевчука бегали, выдавая его растерянность.

На этот раз смолчал майор, оставляя Севе простор для соображения. К тому же Александр не хотел без особой нужды злить волка.

Сева рассуждал вслух:

— Семьдесят процентов! Это брехня ваша, специально для дураков. Суки, конечно, везде были. За всех я голову не положу. Но скорее, из ваших «рексов» семьдесят процентов на прикормке у «братвы» состоят. А всей правды ни ты, начальник, ни я, — оба не знаем.

— Вся правда мне ни к чему, — Банда взял серьезный тон. — А вот кое-что важное мы хотим от тебя услышать. И тебе это не сильно повредит…

— И что я получу с этого? — стрельнул глазами Могилевчук. — Что ты уполномочен предложить?

— Вот видишь, Могилев, ты уже торгуешься с майором.

Забыл про свой «высокий чин», — усмехнулся Александр. — Всего два часа тебя потребовалось колоть. И все — спекся.

Слабоват…

Авторитет встрепенулся:

— Гонишь лошадей. Я с тобой по рукам не ударял.

А за спрос, как говорится, в лоб не бьют…

— От меня лично ты бы пулю получил, с моим удовольствием, — как говорят в Одессе.

— Уже не один от вас получил…

Бондарович хмыкнул про себя: что ж, он не далек от истины, есть и такая буква в алфавите. С середины восьмидесятых и особенно в начале девяностых одновременно существовали две «методологии» в разработке организованной преступности. Одна служба пыталась бороться с «генералами» преступного мира всеми способами, используя в том числе и провокации, и устранение, и много еще чего… ГБ в те времена, напротив, пошла на санкционированные контакты с «авторитетами».

— На Отари Квантришвили намекаешь?

— Ты сам себе намекаешь.

— Да, с кем-то он сильно пересекся. Но его смерть обсуждать не будем, достоверной информации по ней все равно получить нельзя. Не думаю, во всяком случае, что стоит открывать охоту: начнешь стрелять — не остановишь потом стрелков. А насчет пули нечего обиды строить, ты бы в мою сторону курок спустил не задумываясь…

–..гранатомета, — подтвердил Могилевчук.

— Ну вот и обменялись любезностями. Устранение «авторитетов» мало что дает, — наоборот, сошки помельче начинают грызню за их «наследство», со стрельбой в городе.

Это только напрягает обстановку. К тому же часто страдают невинные. Чаще, чем хотелось бы. И чаще тех, кому следовало бы пострадать. Сейчас нужно другое, и это важно. Через три месяца выборы…

— Вот ты куда гнешь, — к облегчению Севы дело стало проясняться. — И что вы придумали? Чтобы я «пацанов» пустил голоса Президенту собирать? Разве они похожи на овец?.. Опять обижаешь, начальник.

— Никуда я тебя не гну, — Александр старался ввести разговор в спокойное русло, и, кажется, это получалось; собеседник его был из тех, с кем можно войти в контакт; обычно контактность Александр чувствовал безошибочно. — Все противники Президента заинтересованы сейчас в одном — в дестабилизации ситуации. Чем больше скандалов и преступлений — тем лучше выглядит оппозиция.

Сева Могилев улыбнулся краешками губ:

— Предлагаешь «братву» в отпуск отправить? Извини, не в силах.

— Нет. Речь идет в первую очередь о терактах и провокациях. О вооруженных группах. О торговле оружием.

Сева покачал головой:

— В столице и так сплошные облавы. Братва «волыны» попрятала, того и гляди, залетишь. Мало?

— Мы контролируем ситуацию, но идет война, и опасны сейчас две группы. Первая — это хорошо законспирированные и организованные группы чеченских боевиков.

В Москве им, конечно, действовать сложно — просто в силу этнической принадлежности. Их проверяют на каждом шагу как «лиц кавказской национальности». Поэтому несравнимо большая опасность исходит от отечественных бандитов — их пытаются и будут пытаться использовать в политических целях. Взрыв в Нальчике исполняли русские наемники, как утверждает Радуев. В Москве этого не должно произойти. Или тебе все равно? Ты не русский?

Совсем-совсем не патриот?

— Я гуляю по другой стороне улицы.

— Это неважно. Во время войны бывшие зэка на фронте подвиги совершали… Факт.

Могилевчук сосредоточился. Думал.

— Как вы себе… — начал он.

— Все, Могилевчук, — Александр Бондарович захлопнул папку на столе, — отправляйтесь к себе в камеру и думайте там. Думайте, чем можете оказаться полезны. Мы не требуем от вас ничего экстраординарного, ничего, что бросило бы тень… на «авторитет»… Ну и… — Александр на секунду задумался, подбирая подходящие слова. — Не мне вам объяснять, как используют ваши «братки» время, пока вы «не при делах» в этой ситуации, — Бондарович потянулся к звонку, чтобы вызвать конвой.

— А что правда из того, что вы сказали о Япончике? — предупредил его движение Сева, оба они перешли на «вы», осторожничали. — Это не туфта?

— Не туфта.

Сева развел руками:

— Почему я должен верить?

Александр Бондарович взглянул на часы, поднялся и включил радио на стене:

— Скоро программа новостей по «Молодежной», наверняка там будет и об аресте Япончика. Как-никак он бандит знаменитый. Слушайте, а завтра вам принесут газеты.

Комната для допросов наполнилась звуками классической музыки. Чтобы занять время, Бондарович продолжил лекцию о Япончике:

— Понятно, что он наймет кучу адвокатов и будет бороться до конца, но по нашим сведениям, даже если не удастся доказать ничего, кроме вымогательства, ему все равно грозит большой срок. Есть санкционированные записи телефонных разговоров, которые будут приняты в качестве доказательств на суде. Так что существование преступной организации будет доказано. А дальше — как пойдет следствие. В результате, по нашим прогнозам, от десяти лет до пожизненного. Учтите и самое простое: само следствие протянется не меньше года… То есть времени у ваших конкурентов — выше головы…

Сева хмурился. Все это он и сам понимал.

Музыка из радиоточки прервалась на половине произведения. Взволнованный голос диктора неожиданно сообщил:

«Уважаемые слушатели! Вы находитесь на волне канала „Молодежный“. Мы в студии сейчас испытываем то же чувство скорби и гневного нетерпения, что и вы. К тому же у нас недостаточно информации. Однако в ближайшее время ситуация, кажется, прояснится. Не покидайте наш канал».