Андрей Воронин - Банда возвращается

— Угощайся, начальник, — радушно предложил тот, наверное, Сева чувствовал себя здесь скорее хозяином, нежели гостем. — Я на житье не жалуюсь, я все сдюжу и снова жить буду. А вот ты до старости дешевку курить будешь. От зарплаты до зарплаты копеечки считать…

Это была старая тема. Почти каждый вор ее поднимал перед Бондаровичем с того или иного конца.

— Не заводи волынку, — миролюбиво заметил майор, раскладывая документы на столе. — Переходи, голубчик, сразу ко второму действию.

Авторитет чувствовал себя независимо:

— Хорошо, начальник. Посоветовался я с корешами.

— С адвокатами, — уточнил Бондарович.

— И с ними тоже. Так вот, порешили мы, что ты мне туфту заправляешь насчет того, как ты на меня круто наедешь и прижмешь.

Банда кивнул:

— Мысль ясна. Корешей мы отметаем априори, потому что они тебе передают с воли: «Сева, отдыхай спокойно, твоя доля в банке»… А сами в это время захватывают новые позиции. Логично?

— Говорить вы здесь умеете.

— Если бы было как-то иначе, я бы удивился… А вот насчет серьезных советчиков сейчас мы карты и раскинем.

— Сдавай, начальник.

Александр положил на стол тоненькую папочку:

— Пришли первые интересные сведения из Интерпола. Вот данные по СП под названием «Русско-Американское». Беспошлинный ввоз спиртных и табачных изделий, работает под крышей Кобзона и Кикалишвили. Япончик только наладил с ними хороший устойчивый контакт, как все вдруг сгорело…

Сева равнодушно хмыкнул:

— Моей доли там нет.

— Нет так нет, — Бондарович поднял другой листок, поглядывая краем глаза на Могилева. — Тогда «Ассоциация XXI век», тоже находится в Америке. Знаешь такую?

Сева прищурил глаза.

Банда улыбнулся:

— Правильно щуришься. Хреновые у нее дела. Низкосортная водка с чужими наклейками. Здесь тоже нет твоей доли?..

Сева Могилев, покуривая, хранил молчание.

Александр продолжал:

— Так вот, заводик в Нью-Йорке закрыт, товар арестован и тут, и там, и счета арестованы. Это я тебя, похоже, огорчил. Или все еще бодрое настроение?

— Ну, давай, огорчай дальше, — сделал глубокую затяжку Сева. — Может, и я тебя чем огорчу.

— Подкуп, угрозы, подначки, — однообразно мыслишь. По делу продолжать?

— Да.

Александр поднял третий листок:

— В Будапеште арестован счет предприятия «Атком», филиал в Вене.

— …мать! — произнес сквозь зубы Могилевчук.

Банда спокойным голосом продолжал:

— На счету — один и семь миллиона долларов. Это хвост от сделки по поставке оружия из Германии в Турцию. Ты не успел его спрятать. Интересно, много ли там твоих денег?

Сева играл желваками:

— Нисколько, теперь все ваши.

— Венгерские, — поправил Бондарович. — Поздновато их накрыли. Общая сумма сделки была восемнадцать миллионов. Но проблема для тебя не столько в потерянных деньгах, сколько в последствиях.

— Каких последствиях? — насторожился Могилевчук. — Ты о чем, начальник?

— Перекрыты старые каналы. Понятно, что твоими приятелями будут найдены новые. Или ты сомневаешься?

Сева молчал, делая частые нервные затяжки.

А Александр все закручивал гайку:

— Воровской ум — надо отдать ему должное — изворотлив и является частью финансовой системы мира. Но искать и организовывать новые каналы будешь не ты. А следовательно, и доли в них иметь уже не будешь… Никаких перспектив! Из-за решетки выйдешь — гол как сокол. Сто граммов купить будет не на что… — Банда вздохнул. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Лучше уж буду от зарплаты до зарплаты свои копейки считать… Ну, что, будем переходить к третьей части балета? Или еще поворошим твои хреновые дела?

Сева загрустил:

— Что я буду иметь в гарантии? Если, конечно, гарантии возможны. И что от меня надо?

— Вот это уже деловой разговор, — Александр захлопнул папку. — Нужно от тебя, во-первых, влияние на ход событий.

— Каким образом?

— «Фирма» должна не поощрять, а даже примерно наказывать тех, кто оказывает помощь в террористических актах. Мотивация здесь простая и ясная: пользы от таких дел — ноль, а шуму много, менты звереют.

— Мы и так не приветствуем эти дела.

Банда закурил:

— Активнее будете «неприветствовать».

— Ты меня в «актив» не записывай, — обиженно поджал губы Могилевчук.

— А я тебя вообще не записываю, хотя мог бы поставить магнитофон, тихонько нажать на кнопку и шантажировать потом, как ты со мной торгуешься.

— Денег нет на технику? — пытался подколоть Сева. — Я дам. Не жадный…

Бондаровичу нравился разговор.

Вот это и называется «разработка объекта». Точнее, словесная ее часть: бесконечные беседы, в которых можно лишиться умения разговаривать нормально. Иногда такие беседы, сплошь состоящие из намеков, полунамеков, намеков прозрачных и не очень (даже если говорящие не прибегают к помощи пресловутой фени), вообще напоминают птичий язык — для человека непосвященного, разумеется.

Но специалисты типа Банды в стихии таких бесед — как рыба в воде…

Сева с полной ответственностью предупредил:

— Учтите, что никаких подписок я давать не буду.

— Мы подписки уже много лет не берем. Нам порядок в городе нужен, а не твои каракули.

— A с денег арест снимете?

Бондарович демонстративно подавил зевок:

— Напишешь в Венгрию, попросишь. Ты парень грамотный… Может, уважат твою просьбу?

Как и следовало ожидать, Могилевчук проглотил эту пилюлю и перескочил на следующий пункт:

— Я ничего не слышу о своих гарантиях.

— Об этом поговоришь в другой раз и не со мной.

— Правильно, майор — это не гарантия…

Допрос, или беседа, или еще точнее — взаимное обнюхивание длились еще несколько часов. К обоюдному удовлетворению.

Время от времени Бондарович, дабы стимульнуть процесс переговоров, открывал свою тоненькую папку и зачитывал новый документ. Конечно, если бы не эти бесценные листочки с информацией от Интерпола, Севу Могилевчука было бы не так просто разложить на лопатки. Он все же был крепкий орешек. Но именно потому, что Сева был орешек крепкий — очень уважаемый в своей среде авторитет, и к слову его братва, ох как прислушивалась, — ФСБ его и разрабатывала.

Наконец настала Александру пора ехать на назначенную встречу. Туда, где слушали Бирна… Александр все удивлялся. Цепкая память у Виктории, однако. В течение беседы с Могилевом Банда не раз взглядывал на часы.

И вспоминал про приближающуюся встречу с Викторией.

При этом всякий раз у него томительно замирало сердце — примерно как у девятнадцатилетнего юноши перед встречей с любимой девушкой. И эта собственная реакция тоже удивляла Александра. Он давно уже привык думать о себе как о достаточно заматеревшем и искушенном «волке».