Андрей Воронин - Банда возвращается

Рядом с Бандой совсем никого из прохожих не было:

— Виктория просила передать, что свободного дня у нее не получилось, в гости не придет.

— Бедная девочка, — с горечью произнес старик. — Значит, закрутило ее, затянуло все-таки в мясорубку… — после короткой паузы Прокофий Климентьевич решительным голосом велел:

— Лети ко мне, майор, только очень быстро. Могут нагрянуть с обыском…

— Как? — Банда решил, что ослышался.

— Да ты не бойся, — успокоил Прокофий, — мой телефон прослушать нельзя, и аппарат в доме лежит против «жуков». Торопись.

— Хорошо. Я уже на коне…

— Молодец. Я знаю, что ты бравый парень.

Самое удивительное, что во всех этих бредовых обстоятельствах Бондарович ни на минуту не сомневался, как ему поступить… Конечно же, прийти на помощь. Несмотря даже на свои (и кота) неблагоприятные оценки ситуации вокруг дела Виктора Смоленцева, несмотря на принятое накануне вечером решение, несмотря на уклонистскую позицию своего шефа… Поэтому машину он действительно гнал, нарушая правила (гаишников он никогда не боялся, поскольку его удостоверение личности действовало на них «отвально»), пока не добрался до Старого Арбата.

Не снимая «дворников», он взбежал по шести ступенькам на площадку первого этажа и надавил кнопку звонка.

Ольга Борисовна моментально потащила его в кабинет. О том, чтобы снимать грязные по мартовской слякоти туфли, и речи не было.

Прокофий Климентьевич встретил его, как старого знакомого, по-свойски. Вероятно, он одинаково обращался со всеми вхожими в дом…

— Вот, держи, — протянул ему старик фотографию и несколько листков бумаги.

Бондарович сел на стул возле Прокофия и кинул быстрый взгляд в бумаги.

Старик пояснял:

— На фото — Липкин в день убийства. В списке — непомерные претензии Смоленцева к государству.

Александр деловито кивнул:

— Ага, я слышал об этом.

— Здесь дальше собственноручные показания Вики о том, что ей удалось раскопать… Тебе много объяснять не надо, ты в курсе… Она рассчитывала, что продержится еще целый день, прежде чем придется уходить в подполье. Но, видно, — не судьба.

Банда сосредоточенно изучал бумаги;

— Виктория назначила мне встречу на вечер.

Старик оживился:

— Значит, у нее есть надежда выскочить оттуда…

— Откуда? Она в Кремле? — у Александра похолодело на сердце; и он тут сам удивился, что так переживает за девушку, которая ему в сущности не приходится никем.

— Думаю, да, — у старика вздрогнули губы. — Просто она не уверена, что это получится… Но если она назначает встречу… Хорошо, что есть надежда, — Прокофий Климентьевич, впрочем, ни в чем не был уверен, вздохнул. — Уж кому-кому, а мне известно, чем кончаются такие передряги для маленьких людей типа Виктории…

— Чем? — вскинул на него глаза Александр.

— Голова в кустах и полное забвение… Но, может, еще обойдется… — старик черкнул что-то на клочке бумаги. — Вот телефон Олиной подружки, держите связь через нее.

И со мной, и между собой. Вика в курсе.

Бондарович смотрел на Прокофия тревожным взглядом:

— Что вообще происходит?

— Ты понял, что в этих бумагах?

— Частью, я не вхож в политику.

Старик кивнул куда-то себе за спину:

— Только что передали по радио, что подал в отставку Министр обороны, — за нежелание мирно решить конфликт в Чечне. В Кремле большая буча, и кто-то пытается подставить Президента… Убийство Смоленцева — далеко не начало заварушки, и, естественно, не конец; это «фильм» многосерийный, — старик помолчал. — Кто-то подталкивает ситуацию к государственному перевороту… Или сами они наломали дров. Неясно пока, кто стоит за этой историей, и кто пытается нагреть на ней руки.

— Это и пыталась выяснить Вика?

— Да, с утра она поехала на встречу с Липкиным.

Несанкционированную, — старик раздельно произнес это слово, — встречу. Сам понимаешь, что это вкупе с бумагами, которые у тебя в руках, потянет на служебное расследование или трибунал. И опасность уже реальная…

— Понимаю, — Бондарович опустил глаза.

Старик взглянул на него испытующе;

— Вот и думай теперь. Побоишься — значит сдашь бумаги начальству — ну и девчонку, разумеется. И дело с концом. Твое начальство пойдет на повышение. Или выбросишь эти материалы… А полезешь в дело, значит, папаху досрочно дадут. Но, вернее всего, — голову оторвут, в кусты бросят… — старик тревожно оглянулся на окно. — Уезжай, в любой момент ведь могут нагрянуть.

Александр поднялся со стула:

— Начальству я бумаги не сдам. В крайнем случае — выброшу, или съем, как разведчик.

— Тогда удачи, — старик протянул Бондаровичу иссохшую руку.

Когда Александр уже был у выхода, Прокофий вдруг окликнул его:

— Банда!..

Александр вздрогнул, оглянулся. Старик откуда-то знал это прозвище — вот уж загадочный старик.

— Что, Прокофий Климентьевич?

— Ты понимаешь, кого я доверил тебе?.. Бумажки — пыль…

— Понимаю.

— Береги ее…

Виктория Макарова, 11 часов 30 минут дня, 25 марта 1996 года, кабинет Кожинова.

Заглянув на минутку в «Экспресс-почту», Виктория отправила дубликат магнитофонной записи по адресу подруги Ольги Борисовны. Тут же при ней кассету запаковали и, положив под полиэтилен записку с адресом, отправили ее с подростком на мотоцикле.

Виктория еще раз задумалась, возвращаться ли ей в Кремль. Сумеет ли она выйти обратно с незакованными руками?

Даже из соображений простой предосторожности Кожинов должен упрятать ее под замок. И все-таки, и все-таки… Виктория упрямо тряхнула головой. Скрыться сейчас, значит, выдать себя с потрохами и выйти из игры, не пройдя и половины дистанции, не узнав самого главного. А появиться в Кремле, когда там, не исключено, уже расставлены на тебя силки, — поступок, достойный героя… Пока не начнешь совершать такие поступки в жизни, многого не добьешься.

Виктория сжала губы и пошла напролом…

На контрольно-пропускном пункте ей сразу же передали распоряжение Кожинова явиться к нему в кабинет.

Девушке показалось, что дежурный офицер смотрит на нее не так, как обычно. Тревожные какие-то были у него глаза и как будто подозрительные. И когда она прошла КП, прямо-таки спиной ощущала, что офицер провожает ее пристальным взглядом.

Девушка шла по коридору, — все, с кем встречалась, на нее будто оглядывались; и еще ей представлялось, что ковровая дорожка под ней горит, полыхает угольями. Громко стучало сердце… в висках.

В приемной секретарь посмотрел на нее какими-то недобрыми глазами. Не откладывая, заглянул в кабинет:

— Товарищ генерал, к вам Макарова… — и с ядовитой улыбочкой — уже ей: