Андрей Воронин - Комбат. За морские заслуги

Но красивая жизнь закончилась в один момент. Произошла история, характерная для того смутного и жестокого времени. В очередной квартире Мохнатый позарился на эффектную бутылку с якобы пятидесятилетним французским коньяком. С молодняком элитным напитком он делиться не стал, хлебнул дома, и вскоре началась рвота с кровью. Сожительница Мохнатого в панике вызвала «скорую». Врачи лишь констатировали смерть от отравления. К делу подключились менты, раскрутили всю цепочку и отправили Гвоздя за решетку еще разочек подумать о сущности бытия.

Попал он в камеру, где собрались главным образом первоходки, молодые, но борзые пацаны, выдававшие себя за бывалых урок. Вместе с Гвоздем оказался еще один новосел, тщедушный юноша в очках с тонкой металлической оправой. Парочка сидельцев ту же подкатила к очкарику с предложением сыграть в карты. Тот стал отнекиваться, говоря, что он не любитель карточной игры и вообще у него денег нет.

— А мы не на деньги будем играть, а на просто так, — заявил один из картежников с татуировкой, которую обычно накалывает себе разная приблатненная шелупонь, — сердце, пробитое кинжалом.

Очкарик, учуяв подвох, стал еще активнее отнекиваться. И правильно делал. Ведь «просто так» на блатном жаргоне — это его задница, то есть в случае проигрыша ждала бедолагу незавидная участь тюремного петуха. Картежники наседали, татуированный даже ухватил очкарика за грудки. И тут Гвоздь не выдержал, вмешался. Хорошие у него были учителя во время первой ходки, растолковали все тюремные правила и обычаи, один из которых гласил: фраера можно и нужно нагибать, не грех даже опустить, для этого используются любые словесные аргументы, включая угрозы. Человек должен сломаться, уступить перед давлением уголовника. Потом с ним можно делать все что угодно: бить, насиловать, заставлять выполнять самую грязную работу. Но в процессе ломки противники должны быть на равных, применение физической силы тут исключается.

Видя, как нагло попираются тюремные понятия, Гвоздь выкрикнул со шконки:

— Эй, бродяги, отвалите от парня!

И те, не медля, разбрелись по своим местам. Побоялись залупаться на человека, уже имевшего тюремный опыт, испугались, что он подключит к разборкам дружков-сидельцев. Одно слово — шелупонь.

А вскоре пришла запоздавшая малява, в которой очень авторитетный человек просил не трогать очкарика, помочь ему освоиться в новом для него мире шконок и параш. А просьба авторитетного человека сродни приказу фронтового генерала. Проигнорировав ее, можно нажить себе огромные неприятности.

Картежники, до этого по-волчьи зыркавшие на Гвоздя, теперь на него разве что не молились. Ведь он невольно спас их от крутой расправы. Благодарность очкарика вообще не знала границ. Он, как потом выяснилось, работал на самого Кузнеца, одним из первых на Поволжье приспосабливал высокие технологии к нуждам уголовного мира. И был очкарик сыном родной сестры вора в законе. Да, изнасилуй его картежники, они бы собственными руками и еще одним, исключительно мужским, органом вырыли бы себе могилу. По уголовным понятиям человек, подвергшийся насилию, навсегда опускается в нижнюю касту криминалитета, становится своего рода неприкасаемым. И никакой, даже высший, авторитет не способен изменить эту ситуацию. Понятно, что за несмываемый позор родича Кузнец отомстил бы с особой жестокостью. Не просто убил бы, а заставил перед смертью долго мучиться. Но что до этого очкарику. Клеймо прокаженного осталось бы у него на всю жизнь. Он это понимал и как мог отблагодарил своего спасителя.

Да, знал бы Гвоздь, как будут дальше развиваться события, ни за что не стал бы вмешиваться в разборки картежников и очкарика!

По делу Гвоздя удивительным образом открылись новые обстоятельства. Лучшие адвокаты, нанятые Кузнецом, вдвое скостили ему срок. После освобождения Гвоздю дали непыльную работенку в группировке Кузнеца. Гвоздь снова оказался на вторых ролях, что не соответствовало его амбициям, но главная проблема заключалась в другом. Он, мягко говоря, не сошелся характерами с бригадиром. Бригадир опасался пакостить в открытую, зная, чьим протеже является Гвоздь, но он собаку съел на подставах. И подставил Гвоздя, а тот сгоряча пырнул ножичком опера, заставшего его с поличным. Мент выжил, а Гвоздь, которому государство от щедрот своих выписало бы как минимум десять лет строгого режима, счел за лучшее отсидеться в плавнях. Он кое-что успел скопить, поэтому рассчитывал выправить новую ксиву и сменить место жительства. Увы, загашник Гвоздя оказался пуст. Возможно, ушлый бригадир каким-то макаром сумел до него добраться.

Впервые увидев Солдата, Гвоздь подумал, что сумеет обуздать этого шустрого пацана, подчинить его своей воле. Но Солдат оказался крепким орешком и держал в своих руках все нити, позволявшие команде зарабатывать огромные деньги. Снова Гвоздь выполнял чужие команды. Поэтому слова Комбата пришлись очень кстати. Гвоздь уже подумывал о том, чтобы сковырнуть Солдата. Благо после убийства Щетины команда лишилась выгодного заработка, а запрятанные главарем деньги не давали мужикам покоя. Вдруг Солдат прихватит казну и у свистит в неизвестном направлении?

Комбат подлил масла в огонь:

— Мне со стороны виднее. Солдат — парень шустрый и себе на уме. Он зачем придумал атаку особняка? Может, и не для мести вовсе.

— А для чего?

— Сам прикинь. Он же, как командир, не пойдет на штурм в первых рядах. Если дело выгорит, то он убьет своего злейшего врага, а если нет, станет меньше желающих на заначенные бабки.

Гвоздь огляделся по сторонам и, хотя они говорили тихо, еще больше понизил голос:

— И у меня такие же мысли были. А раз у двоих одно на уме, значит, дело пахнет керосином. Надо делить капусту и разбегаться. Пусть Солдат потом, если захочет, самолично разбирается с Водяным. Вот только он, шакал, запудрил мозги пацанам, все они, кроме Налима, рвутся отомстить за Балыка.

— Ну и хорошо, пусть мстят, только без рискового штурма.

— А как?

— Дай время — придумаю. А сейчас пойду к себе, что-то меня на сон потянуло.

Солдат присел рядом с Комбатом и вставил ключ в замок, фиксировавший цепь:

— Слушай, Борис, пошли с нами мочить Водяного. Я тебе пятьдесят тысяч заплачу.

— Нет.

— Пятьдесят тысяч баксов, дурья твоя башка!

— Мог и не уточнять, я сразу понял.

— Хорошо, сто тысяч.

— Знаешь, Солдат, если бы я жаждал денег, то давно бы мог купить тебя с потрохами.

— Ты не в курсе, сколько у меня бабла!

— А ты даже не можешь вообразить, какие суммы были рядом со мной, только руку протяни.

— Значит, отказываешься?

— Категорически.

Солдат раздраженно сжал кулаки. Сейчас бы сунуть упрямца головой в протоку и подержать две минуты, он бы иначе запел. Жаль, не поможет, только все испортит. Тут человек должен соглашаться добровольно, иначе в решающий момент повернет оружие против своих же. А Борис стоит половины островитян — иначе стал бы Солдат усиленно его зазывать.