Андрей Троицкий - Москва Икс

— Слушайте… Вы в курсе того, что происходит?

— Ну, я же не капитан, мне никто ничего не докладывает…

— Тогда я это сделаю. На судно поднялись какие-то геологи… Странные типы, которые совсем не похожи на геологов. И я боюсь, что ваша история с контрабандой, этими коробками, спрятанными у меня в каюте, и эти мужчины, ну, все это как-то связано. Это ведь не к вам гости?

— Думаю, что нет, — покачал головой Кольцов. — Я не привык к такому вниманию. Не бойтесь.

— Не хочу, чтобы эти коробки оставались у меня хотя бы одну лишнюю минуту. Заберите их немедленно. Я выполнил свою часть уговора. А вы остались должны мне две тысячи рублей.

Беспокойные руки доктора все время двигались, пальцы ощупали горячий лоб, щеки, подбородок, заросший щетиной, жилистую шею, стали шарить по штанам и куртке, словно проверяли, прочные ли швы и материал, не порвался ли. Руки не могли успокоиться, тогда доктор сцепил ладони замком.

— Не паникуйте, иначе все сами же испортите, — сказал Кольцов. — Люди видят, в каком вы состоянии. Мы рассчитаемся прямо сейчас. А коробки пока придется подержать у вас. Посмотрите на мою каюту. Где мне все это прятать?

— Господи, это меня не касается. Мы так не договаривались. Вы понимаете, что эти люди, так называемые геологи, могут ввалиться ко мне. Они найдут ваши коробочки, снимут меня с судна и отправят обратно в СССР, — под конвоем. А потом в «Ленинградской правде» опубликуют заметку под заголовком «Судовой врач оказался контрабандистом». Или что-то в этом роде. Я потеряю жену, детей, ленинградскую прописку. Окажусь в Воркуте, на какой-нибудь стройке народного хозяйства. И до старости буду катать тачку по зоне. Да, за миску баланды и кусок хлеба. Там, в Воркуте, и сдохну.

— Доктор, не фантазируйте. В иностранном порту вас никто не тронет. Никому не нужен лишний шум и скандал. И в Питер не отправят в наручниках.

Кольцов полез в шкаф, разорвал подкладку куртки, достал пачку денег сотенными купюрами, перетянутую аптечной резинкой, отсчитал три тысячи.

— Вот вам тысяча сверху. Эта компенсация поможет вам успокоиться? Позже я выдам еще некоторую сумму. Что-то вроде премии. Ну, за риск. За ваше мужество, героизм и все такое.

Ефимов пересчитал деньги и сунул их во внутренний карман куртки, — руки успокоились. Врач потянулся к газете, лежавшей на столике, хотел посмотреть, свежая ли, взгляду открылись два кухонных ножа, лежавших на столике. Врач что-то решил про себя и снова позеленел от страха, пятна румянца пропали.

— Ваше? — спросил он. — Зачем это?

— Колбаску порезать.

Кольцов убрал ножи с глаз долой. На столе появилась бутылка водки, Кольцов налил грамм сто пятьдесят, доктор выпил мелким глотками, закашлялся.

— В любом случае заберите свои коробочки, — сказал он. — У меня от страха голова идет кругом. Проклинаю тот день, когда согласился на эту авантюру. Все оказалось хуже, чем я думал. Если бы не долги…

Кольцов сунул доктору рюкзак, в него надо сложить все коробки, чтобы потом не искать их по тайникам, и пообещал забрать все вечером, раньше не получится, затем выпроводил Ефимова из каюты и запер дверь.

Когда стало темнеть, столовая опустела, Кольцов почувствовал, что устал, он на ногах с утра, почти без отдыха, за весь день почти ничего не ел. Он присел к столу, намазал горчицей засохший кусок хлеба и стал жевать, он думал, что все складывается плохо, хуже некуда. Гэбешники дотянулись и сюда, достали в тот момент, когда казалось, что свобода рядом, но шанс спастись еще остается, — до Роттердама десять часов ходу, надо исхитриться и прожить эти десять часов, большего не требуется. Он услышал тяжелые шаги, в столовую вошел боцман Сергей Лазарев.

— Вы не ужинали? — спросил Кольцов. — Сейчас организую.

Лазарев махнул лапой, не надо, сиди. Повесил на крючок мокрый плащ, присел напротив, пахнуло мазутом и крепленым вином. Он достал клетчатый платок и вытер с физиономии, кирпично-красной, капли воды.

— Ты вот что, послушай сюда, — Лазарев говорил тихо. — Один знакомый просил присмотреть за тобой. И твоими друзьями. Ну, чтобы вы не проспали и сошли на нужной остановке. Но видишь, как все оборачивается… Пассажиров прибавилось.

Кольцов никогда бы не подумал, что боцман, этот пьяница и матерщинник, и есть тот самый человек, который может помочь в трудной ситуации.

— До Роттердама вряд ли кого тронут, — сказал Лазарев. — Слишком мало времени. К тому же — шторм. При такой качке наши гости будут чувствовать себя неважно. За вас возьмутся во время перехода от Роттердама до Лондона. В Роттердаме будем через восемь часов. Слушай сюда и друзьям передай. На палубе два десятка контейнеров. Сорвешь пломбу с белого, ближнего к носу, номер семьсот один. Замка там уже нет. Если что, заберетесь туда. Там много свободного места. Твое дело — сидеть на месте.

— А если…

— Понял мои слова? Тогда сделай, что сказано.

Боцман хотел что-то добавить, но из кухни вышел помощник повара, встал рядом и спросил Лазарева, не хочет ли он поужинать или выпить стакан вина, но боцман отказался.

— Я тут молодежь учу. Ну, как жить правильно.

Он встал, высморкался в клетчатый платок и стал надевать мокрый плащ.

Из Ростока вышли на час раньше, уже в море по громкой связи объявили, что из-за плохих погодный условий заход в Роттердам отменен, судно направляется в Лондон, оттуда на Кубу. Затем объявили, чтобы сотрудники геологической партии поднялись наверх к старпому Свиридову.

Каюта Свиридова быстро наполнилась людьми, это были мужчины не первой молодости, старше тридцати, а кому-то, возможно, чуть за сорок. Старпома и капитана не просили выйти, Черных решил, — надо начать разговор при них, это лучше, чем каждому в отдельности объяснять, что и как. Старпом, мужчина въедливый, дотошный, после этого разговора не станет дергать его своими бесконечными вопросами.

Мест на стульях и диване не хватило, кто-то сел на полу. Черных расхаживал по просторной каюте и говорил, но быстро понял, что это не совсем удобно, началась качка, черт ее побери, пол уходил из-под ног, казалось, что не волны качают судно, это он, Черных, делая шаг, перемещает вес тела на новое место, и под его тяжестью корабль опускается вниз, а потом опять поднимается. Дурацкое, странное ощущение.

Черных сел на пол, привалился спиной к тумбе письменного стола, так лучше. Он представил оперативникам капитана корабля и его первого помощника, коротко рассказал о судне, что построено в ГДР всего восемь лет назад, команда опытная, сознательная, всего тридцать девять человек, коммунистов из списочного состава — аж тридцать процентов, каждый третий, — и это прекрасно. Кроме того, на судне есть нештатные осведомители, несколько человек, на них можно положиться.