Николай Геронин - Волчьи гонки

— Я к Джебу!!! — истошно закричал Мазун в сторону морских пехотинцев.

Веригин буквально тут же выпрыгнул из машины и побежал за Мазуном. Полицейский попытался остановить его, но Веригин с силой оттолкнул его и почти догнал предателя. Но тут два морских пехотинца выбежали за ограду и отсекли вбегающего на территорию посольства русского перебежчика от преследователя.

— Вернись, Мазун! — громко крикнул Веригин. — Не делай рокового шага! У тебя семья остается!

Быстро шедший в сопровождении двух морпехов к зданию американского посольства Мазун оглянулся и в последний раз с озлоблением посмотрел на своего бывшего напарника. Ничего не прокричал и не сказал в ответ. В его взгляде было гнетущее прощание с прежним миром и с жизнью в целом.

Веригин ехал в метро по красной Сокольнической линии. Он пораньше выходил из дома, чтобы не попадать в самую толкотню в утренние часы пик. Но и в 7.30 в вагоне метрополитена было уже очень много народа.

Зацепившись правой рукой за поручень вверху, Веригин смотрел в черную пасть окна вагона. В мерцающем отражении перед ним был мужчина под сорок, в коричневой дубленке и ондатровой ушанке. Внешне — преуспевающий человек. Так мог одеваться только тот, кто занимает высокий пост или побывал за границей, как он сам.

Но это только — внешне. На самом деле он оказался лузером, неудачником. Как иначе можно охарактеризовать человека, которому уже скоро сороковник и который не имеет ни приличной должности, ни перспектив карьерного роста.

Юрий еще раз внимательно вгляделся в собственное отражение. Майор, старший оперативный уполномоченный. Всего лишь старший опер. В этой должности предел звания — майор.

Он не получил должности хотя бы заместителя начальника отдела и звания подполковника. Просто майоришка! И это после четырех лет успешной работы в Токио!..

Без ложной скромности можно сказать, что он был звездой токийской резидентуры. Без провалов выходил на связь с объектами, завербованными в предыдущие годы. И самое главное — он лично завербовал офицера флагмана седьмого флота США крейсера «Мидуэй»!

Да, наводка пришла через Москву из резидентуры в Вашингтоне. Но это были лишь общие сведения об интересующей Центр персоне. А он вышел на этого перспективнейшего офицера, установил с ним человеческий контакт и в итоге совершил вербовку на филигранном уровне. Такие случаи весьма редки в разведке.

Но предательство его напарника перечеркнуло все. Бегство Мазуна в стан потенциального противника поставило практически крест на его, Веригина, карьере. К тому же он был обвинен в том, что не смог удержать Мазуна от побега. Но если разобраться, то Мазун почувствовал слежку за собой после того, как резидент выделил вторую машину с оперативниками, а этот автомобиль по воле случая Мазун видел на территории советского торгпредства и понял, что за ним следят не японцы, а свои. И тогда он рванул к американцам.

Хоть спасибо родной конторе, что не отправила продолжать службу в Москве в аналитическом подразделении, а определила в оперативную структуру. На низком для его уровня должности, но все же в выездном управлении. Остается слабая надежда, что лет через пять-десять его могут вновь отправить на оперативную работу за рубеж. Но уже куда-нибудь в Африку или Восточную Европу, на второстепенный участок.

А ведь он — оперативник от бога. С его умением найти подход к объекту, расположить его к себе, а потом мягко по форме, но жестко по содержанию прижать к стене и заставить сдаться. А уход от слежки?! Еще во время учебы он выделялся среди курсантов непревзойденным талантом распознать наружное наблюдение и сбросить его. А во время службы в Токио это умение нашло применение уже не в учебных целях, а в реальных, можно сказать, боевых условиях. Во многом благодаря редкой способности четко, беспристрастно оценить обстановку, проанализировать серьезные факты и малейшие детали, без азарта, а трезво и непредвзято.

Но что греха таить! Было какое-то наитие в том, что он распознавал слежку. Он до конца не признавался даже самому себе, но какое-то звериное, волчье чутье приходило к нему в решающие мгновения, и он распознавал опасность.

На службе в Москве эти его редкие качества не были нужны, не давали ему форы перед другими. Здесь все же была бумажная работа, хотя и построенная на донесениях из оперативных источников, в сути которых он прекрасно разбирался.

С выбором профессии Юра определился еще в средних классах школы. Он тогда увлекался чтением, прежде всего повестей о разведчиках. В книжных магазинах и на книжных развалах он отыскивал все последние издания о разведке и ее героях. Это были прежде всего малоформатные книжки серии «Библиотека военных приключений». Ему особенно понравилась повесть «Над Тиссой». Потом этот же автор — Александр Авдеенко выпустил как бы продолжение «Над Тиссой» — повесть «Горная весна». События, связанные с американскими шпионами и советскими чекистами, происходили в Закарпатье.

Юра так увлекся этими литературными произведениями, что ему самому захотелось стать писателем, писать книги.

До повестей и романов было тогда, как до звезд, но стихи он начал писать. И даже отправлял их в «Пионерскую правду». Газета его стишки не публиковала, но пригласила его на семинар по литературе. Его как бы признали потенциальным поэтом и ввели в круг будущих авторов газеты. Он побывал на этом семинаре, где присутствовали ребята, уже публиковавшиеся в «Пионерке», а также такие, как он, будущие знаменитые поэты и прозаики.

Но страсть к книгам об иностранных шпионах и наших контрразведчиках, о советских разведчиках привела Юру не только к увлечению литературой. Он все больше тяготел к профессии, описанной в этих книгах. Перед ним встала дилемма — быть писателем или разведчиком.

В то лето, когда Юра перешел в восьмой класс, дядя пригласил его в поездку в Закарпатье и Одесскую область. Вместе с его двоюродной сестрой, дядиной дочерью. Они отправились на «победе» на юго-запад страны. Дядя был за рулем, а в обязанности Юры и Люси входило каждое утро проверять давление в шинах.

Самым впечатляющим для Юры стало пребывание в Закарпатье, где они остановились в маленькой гостинице на берегу горной реки. В речке плескалась форель, горный воздух был пропитан свежестью и какой-то необычностью, нереальностью. Юре казалось, что он перенесся из реальности в атмосферу «Над Тиссой» и «Горной весны». Он стоял на берегу бурно струившейся речки и представлял, что совсем рядом — граница. Так оно и было, граница была недалеко. Но его мысли уходили дальше, за пределы этой местности, за пределы сиюминутной реальности.