Игорь Никулин - Золотой капкан

— Смотри, каков терпельщик!

Протасова такое отношение задело за живое, и желание ответить грубостью на грубость так и подмывало его. Но, оставаясь выше, пропустил колкость мимо ушей и ушел за следующей охапкой лапника, разбираясь в головоломке: что происходит с Олегом? Неужели их дружба была столь непрочной, что не выдержала испытаний? А может, и не было этой дружбы, а так… одна видимость!?

Они успели накрыть шалаш за минуту до ливня, хлынувшего как из ведра. Толкаясь, они забились в тесноту и молчали, слушая, как стучат капли по хвойной крыше.

— Ой, капает! — взвизгнула Ирина и отодвинулась от прорехи, куда затекала дождевая вода.

Чехлов потеснился, уступая ей более сухое место.

А дождь усиливался, сыпал сплошной стеной. Шумела омытая листва, и в траве пузырились лужи. Стемнело, и грозовые ослепляюще-жгучие отсветы вырывали из мглы поляну и неуклюжий шалаш, укрывший путников…

Дождь лил всю ночь и стих к утру. С первыми лучами солнца, под щебетанье птиц, насыщенный влагой и хвойным дурманом воздух засветился, заиграл радужными переливами. То сверкали, преломляя солнечный свет, капли ночного дождя. Осторожно, чтобы ненароком не разбудить спящих, Иван покинул шалаш и полной грудью вдохнул целебный лесной настой.

Перед его лицом покачивалась облезлая ветка, и на тонком изгибе пожелтевшего листа переливалась искрами прозрачная капля. Он тронул пальцем лист, капля сорвалась, и он вскрикнул, окаченный прохладным ливнем, осыпавшимся с мокрых веток.

Но неожиданный душ привел его в хорошее настроение, и, глядя вокруг, он подумал: да разве можно встретить где-нибудь еще такую красоту?

В городе? Пусть там высаживают парки, которые вроде бы должны воссоздавать для горожан частицу дикой природы. Но это обман, жалкая подделка в сравнении с великолепием оригинала. Иногда он гулял по парковым аллеям. Вроде и деревья те же, да не те. И воздух совершенно иной, и нет в нем целебности, и настроение…

Вернувшись к шалашу, он разгреб кучу нарванной травы, которой вчера, уже под дождем, укрывал рыбу. Пальцы коснулись холодной чешуи.

Он поднял лежавшего сверху карася, с опаской понюхал — не отдает ли душком? Но нет, свежий. Сказалась и прохлада, и ночной дождь.

Забравшись в шалаш, он растормошил Протасова. Протасов проснулся и сел.

— Поднимайся, — сказал ему Иван. — Будем завтракать и пойдем дальше.

Протасов приложил ладонь ко лбу свернувшейся калачиком Ольги, помрачнел.

— Что, худо?

Он молча кивнул.

— Я понимаю, — помолчав, проговорил Иван. — Болеет, тяжело ей. Но не идти нельзя. Иначе… сам понимаешь.

— Понимаю, — согласился Протасов. — Если совсем ослабеет, понесу.

Иван хлопнул его по плечу, выказывая сочувствие, дотянулся до Чехлова и потряс его.

Чехлов сонно замычал, причмокнул губами и отвернулся.

Разбуженная возней Ирина, едва протерев глаза, полезла к выходу, бесцеремонно задев Ольгину руку, и та застонала. Ирина не обернулась и тем более не извинилась, словно ничего страшного не произошло…

С поляны донесся ее недовольный голос:

— Ну и холодрыга!.. Обалдеть.

…Еловая крыша над Протасовым разверзлась, и дождевые капли, скатившись с хвои, упали на лицо все еще спавшему Чехлову. Он зашевелился и сел, щуря глаза.

Иван, снимавший с жерди сухие изнутри ветки, засмеялся и потащил охапку в кучу, где готовил костер. Он ловко очистил от хвои упругую ветку, заострил на конце и нанизал на нее рыбу, как на шампур.

— Опять? — подала голос Ирина, зябко потиравшая плечи. — Надоела твоя рыба! Жрать уже невозможно.

— Разносолов не предусмотрено, — отозвался Иван и выдернул из земли колья.

Шалаш окончательно развалился, и о его недавнем существовании говорило лишь сухое пятно, выделявшееся на влажной траве.

Рогатины он укоротил, воткнул по сторонам будущего костра, запалил ветки. И, когда занялось, загудело ненасытное пламя, вывесил на них провисший шампур.

Рыба зашипела, брызнула соком, побелели выпученные глаза.

— О чем можно говорить, если уже сейчас жрать нечего?! — ворчала Ирина. — Придурки… Ушли от реки, поступили по-твоему. Рыба заканчивается, зверье нечем ловить. Как дальше-то будем? А тебе, Чехлов, уже и сказать нечего?.. Ну и молчи! С голодухи мы загнемся, вот что!.. Говорила же, говорила… Нет, уперлись на своем, как бараны.

— Замолчи, — поморщившись, словно съел кислый лимон, попросил Протасов. — Не до истерик… Держи себя в руках. Не одной тебе хреново.

Ирина вспыхнула, но не нашлась что ответить и снова покосилась на мужа, который благоразумно не вмешивался в перепалку.

Наскоро перекусив печеной рыбой — без соли и впрямь не лезла в горло, — они разметали по траве остатки костра, затушили угли и тронулись в путь.

Сегодня в конце цепочки шли Протасовы. Температурившая Ольга едва шла, и Протасов уже подумывал взять ее на руки.

Так начался третий день их «романтического» путешествия.

Они шли молча, без разговоров и смеха, устало передвигая ноги. Иногда Иван доставал компас, сверялся со стрелкой. За ним, нахохлившись и держа руки в карманах, шла Ирина. Следом брел Чехлов и позади его Протасовы.

Они оба изрядно вымотались, но жалоб Иван не слышал, что не мешало ему сбавить шаг. Иначе вовсе отстанут. Не надо быть ясновидцем, чтобы предвидеть дальнейшее. За два дня они прошли не больше двадцати километров. Много ли это в сравнении с теми двумястами, тем минимумом, что предстоит еще пройти? А они не на солнечном юге — в Сибири, где конец сентября ознаменовывается ночными заморозками, а вслед за ними приходят первые холода. Что с ними будет тогда?

— Ты куда?

Он обернулся на удивленный возглас Чехлова. Ирина, раздвигая руками ветки кустарника, сошла с тропы, забирая в сторону.

Она ответила, слепив подобие той улыбки, которой обычно награждают недалеких людей:

— А надо вслух говорить или спросить разрешения?

Чехлов сконфузился, а она, сохраняя победоносную улыбочку, скрылась из виду, шурша опавшей листвой.

— Привал две минуты, — остановился Иван.

Его ноги тоже гудели от усталости, но не в ней крылась причина остановки. Не хватало только, чтобы своенравная дамочка еще и заплутала. Ищи потом…

Чехлов привалился к сосне, давая ногам отдых. Протасов, поддерживая жену, усадил ее на пень, поросший мхом и плесенью.

— Сюда! Скорее! — зазвенел из леса, там, где скрылась Ирина, ее взволнованный голос.

Иван побежал к ней, не взяв в толк, что же могло произойти, спотыкаясь о присыпанные листьями кочки, и налетел на нее, стоявшую около раздвоенной березы.

— Что? — выдохнул он, запыхавшись от бега. — Что случилось?

Она невозмутимо показала пальцем на уродливый ствол. Береста стесана чем-то острым, и на древесине — темной, но не черной еще от времени и влаги — он увидел зарубку.