Александр Фишман - Доставить и выжить

— У меня дипломатический паспорт!

Страх, только страх, вынудил Луиса выкрикнуть эти слова. Да плевать им на всю дипломатию мира. Разве жизнь человека, имеющего какой-то особенный паспорт, ценнее жизни того, кто вообще никакого не имеет? Сейчас догонят и удавят, разорвут своими огромными ручищами. Или прирежут. А потом уйдут в море, и ищи-свищи их. Жертва мертва, свидетелей нет. А если кто что-то и видел — мало ли на судах, пришвартовавшихся в гавани Опорто, негров! Небось сотни. Пока всех проверят, они будут уже далеко за пределами Португалии.

Шаги все ближе, ближе, слышно и дыхание преследователей. Вот-вот они дотянутся до него. Страх гонит адреналин в кровь, заставляет бежать, организм, не получая спасительных сигналов от мозга, ищет их в подкорке, в нервных окончаниях. Спастись, спастись любой ценой!..

И мобилизованные резервы организма находят выход. Запечатленное давным-давно видение: фильм или мультик. Показавшееся тогда смешным и надуманным, а потому забытое за ненадобностью…

Вроде бы забытое…

Выхватив на ходу бумажник из заднего кармана брюк, Луис рванул из него купюры. Португальские, греческие, немного американских долларов, все, что там было.

— Мани! — крикнул он по-английски. — Деньги! — И кинул россыпью полпачки назад, не оборачиваясь, а отбежав, швырнул и вторую половину купюр. — Тейк! Бери!

Старый и немного дурацкий финт сработал безошибочно. Негры бросились поднимать деньги, а Луис свернул в один переулок, в другой, и вскоре оказался на довольно людной улице. Ему пришлось приходить в себя около часа в какой-то забегаловке, благо, в карманах осталась кое-какая мелочь.

Проанализировав ситуацию, курьер решил, что был на волосок от смерти. Неважно, что это не было связано напрямую с его миссией — задание к тому времени он благополучно выполнил, ничего компрометирующего у него с собой не было — но опасность была реальная. Он дал себе слово быть осторожней в чужих городах.

Второй случай произошел несколько лет спустя. В Бейруте.

Человека, у которого он должен был забрать обычную видеокассету, Луис увидел сразу, как только вошел в здание автовокзала: в Москве ему предъявили его фотографию. Скользнув равнодушным взглядом по рукам "объекта", Луис прошел мимо, к кассам: условный сигнал — большой палец, загнутый внутрь ладони, — свидетельствовал о том, что агент обнаружил слежку, а значит, подходить к нему нельзя.

Да, Луис прошел мимо, но это его не спасло. Люди в форме ливанской армии арестовали его прямо у выхода из автовокзала и на раздолбанном открытом джипе отвезли… Впрочем, куда его отвезли, Луис ни тогда, ни после так точно и не узнал: штаб не штаб, казарма не казарма, участок не участок… Во всяком случае — не тюрьма. Не узнал он и о судьбе того агента: взяли ли его, сумел ли он передать кассету, кто он вообще был такой. Московское начальство не удосужилось поставить его в известность обо всем этом, а он, как и положено по правилам игры, даже не помышлял поинтересоваться.

Били его страшно. Больше никогда в жизни, ни до, ни после он не испытывал такой боли. Били долго, со знанием дела, дубинками, кулаками, обутыми в тяжелые шнурованные ботинки ногами.

Самое ужасное, что его ни о чем не спрашивали. Просто тупо и слепо били. Выбили передние зубы, сломали ребра, на теле не было живого места…

Сначала он кричал по-арабски, требовал позвать старшего, объяснить в чем дело. Кричал, что он советский журналист, — в тот раз он действительно "работал" под такового, — что будет международный скандал, просил вызвать дипломатических представителей, умолял позволить позвонить…

Все было тщетно. Его били три пары, сменяя друг друга.

И тогда он решил, что его убьют. Забьют до смерти. Прямо сейчас. И ему стало страшно. И страх играл своеобразную роль: он мешал отключиться, потерять сознание, будоража организм, мобилизуя его.

Это-то больше всего бесило палачей. Они испытывали буквально спортивный азарт, ожидая, когда этот "неверный" вырубится… Луис вырубился через два с половиной часа.

То, что он легендировался как советский гражданин, являлось одним из главных спасительных обстоятельств его избавления. Контора "наехала" на МИД, и мидовцы по своим каналам разыскали и вызволили его. Как объяснили ливанцы, имело место недоразумение, излишняя активность отдельных военнослужащих, не согласовавших свои действия с руководством, "и вообще его приняли за другого"… Словом, формальное отбрехивание, лапша по ушам…

Перед ним даже извинились. Не те, кто бил, тех он больше не видел, другие. А посему, за что били, спросить было не у кого.

Отказавшись от "любезно предложенного" протезирования (арабское протезирование! — знает он его) и поправки здоровья в бейрутском госпитале ("французские и швейцарские врачи из "Красного Креста", ребра будут как новенькие"), Луис мысленно послал ко всем чертям Ближний Восток вообще, а ливанских военнослужащих в особенности, присовокупив к посылу "до кучи" и Международный "Красный Крест".

Так что в смертельных переплетах Луис бывал. Но эпизоды имели место в чужих странах, при выполнении государственных заданий.

И если не поддержку, то мощь этого своего государства он ощущал всегда. Да и прямую поддержку тоже, как, например, тогда, в Бейруте…

А сейчас он находился в своей стране, под своим именем, и охотились за ним вовсе не всесильные спецслужбы.

Это-то и было самым страшным.

Они называли себя "челноками" еще до того, как взломанный перестройкой "железный занавес" выплеснул в Европу, Азию, Америку, во весь ошалевший мир мутный поток коммерсантов советского разлива, получивших впоследствии то же в меру пошлое наименование.

Казалось бы, зачем советским — тогда еще советским — спецслужбам курьеры-челноки, ведь использование дипломатического канала и дешевле, и безопаснее. Все страны мира используют диппочту, дипбагаж для своих шпионских штучек: международное право охраняет посильней любых замков и сторожей. Стоит ли нагромождать!

И все же специалисты его профиля востребовались постоянно. Во-первых, несмотря на международные запреты, дипломатическая неприкосновенность нет-нет да нарушалась. Преимущественно тайно — чего стоит тот факт, что в семидесятые годы агенты КГБ напичкали прослушивающими устройствами всю оргтехнику французского посольства — телефоны, факсы, компьютеры — во время перевозки ее по железной дороге! — а иногда, в странах с определенными режимами, и явно: иным царькам просто-напросто плевать на все международные запреты.

Во-вторых, сотрудники советских посольств, консульств, торговых и иных представительств в большинстве стран пребывания находились под плотным колпаком всевозможных "органов". Зачастую их "допуск" ограничивался несколькими, а то и одним населенным пунктом, причем это мотивировалось ответными действиями на наши ограничения в адрес представителей их государств, что в общем-то было справедливо. И что же делать, если в районы, куда следует отправить "груз" или, наоборот, забрать "закладку" или "посылку", доступ официальных представителей Страны Советов ограничен?