Сергей Самаров - Крупная бойня

— Что не звонишь, не докладываешь? — «Генералов» не обратил внимания на мое обращение. Он вообще и раньше, во времена своей службы в нашей бригаде, слыл человеком лояльным и, кажется, покладистым.

— Я, Валентин Юрьевич, только-только от Альтшулера вышел. Вы же сами предупреждали, что полковник пожелает мне устроить испытание. Он и устроил. — Я посмотрел на часы в трубке. Было уже двадцать пять минут двенадцатого. Долго же тянулось оформление — вместе с разговорами и испытанием прошел час и двадцать пять минут, я и не заметил, как время пролетело. — Выставил против меня не кого-то из своих парней, которые ничего в принципе не умеют. Я видел их тренировку. Идут вперед с закрытыми глазами, бьют, не видя, куда бить требуется, и подбородки под случайный встречный удар задирают. Таких я пятерых уложил бы. А Альтшулер выставил командира группы ЦСН, который, как сам говорил, считал себя до этого прекрасным бойцом.

— Да, я помню, Виктор Вячеславович, ты в бригаде тоже слыл рукопашником не из последних. И чем закончилось ваше противостояние?

— Я уже на первой минуте «задушил» подполковника Балакирева.

— Как «задушил»? Полностью?

— Нет, не «наглушняк», к счастью. Просто провел сначала три удара ногами, потом два удара руками, уронил его, захватил спину и провел удушающий прием. Подполковник сдулся и сдался. Альтшулер, конечно, расстроен. Но он не видел всего, иначе был бы расстроен больше. Ему как раз принесли прямо в спортзал акт заключения экспертизы по поводу ствола его племянника, старшего лейтенанта Линдера. Он читал так внимательно, что и пропустил развязку…

— Старший лейтенант Линдер — племянник Альтшулера?

— Так точно. Сын его старшей сестры, которая заменила полковнику мать, когда та погибла.

— А как она погибла? — задал вопрос «Генералов» таким тоном, словно это был повод обвинить полковника Альтшулера. — Ты, разумеется, не спросил, постеснялся?

— Она попала под машину, когда сыну было шесть лет…

— Понятно. Ладно. Значит, ты хорошо себя зарекомендовал.

— Как рукопашник — хорошо…

— А в чем-то другом — я делаю вывод из твоих слов и твоего тона — плохо?

— У меня сложилось впечатление, что полковник Альтшулер меня в чем-то подозревает. Ничего конкретного он против меня не высказал. Это только общее впечатление. Но, как мне показалось, он вообще не горел желанием видеть меня в числе своих сотрудников.

— Тебя же не планируется привлекать к оперативной работе? А полковник Альтшулер как раз является заместителем начальника управления по оперативной работе. Вернее, по работе с оперативным составом управления. Так будет, кажется, точнее, хотя я точно не знаю названия должностей в их системе.

— Я тоже на это надеюсь, товарищ полковник. Мне трудно представить себя опером ФСБ. Я им всю свою службу не доверял. Как и чувствовал их встречное недоверие к себе. Но в чужую голову заглядывать я не обучен, поэтому не знаю, что у Альтшулера на уме. Провокационных вопросов, по крайней мере, полковник мне не задавал…

— А какие он вообще задавал вопросы?

— Интересовался процессом созревания чеснока.

— Что-что? Я не понял…

— Это один из вопросов. Вызван он причиной моего срочного отъезда из «Белой лошади» в тот момент, когда что-то там непонятное случилось с группой захвата ФСБ. Альтшулера интересовало, почему, дескать, Тамаре приспичило уехать, почему я отвозил ее, когда можно было бы нам вместе с ней остаться в гостевом доме до следующего утра? А почему, собственно говоря, мы должны были остаться? Чтобы стать свидетелями обезличивания бойцов группы захвата? Это я, естественно, не сказал, только подумал. Но мне же ничего не известно о происшествии… А поехать мы решили потому, что Тамаре еще необходимо грядки удобрить, пока морозы не ударили, и чеснок посадить. А в мои обязанности входит натаскать из леса еловых лапок, чтобы грядку укрыть на зиму, иначе чеснок на корню померзнет. Еще не прозвучал, но подразумевался вопрос с намеком относительно того, ради чего я останавливался на дальнем перекрестке от «Белой лошади». Вернее, я сам, не дожидаясь вопроса, дал объяснение. И мое объяснение, насколько я понял, вполне удовлетворило полковника. Я сказал, что изначально ехал именно в гостевой дом, но вынужден был остановиться. Мне недавно сообщили, что американский бензин «номер восемьдесят семь» — это аналог нашего «девяносто второго». Я и заправил машину «девяносто вторым». В результате того, что смешались две марки бензина, поскольку раньше я заправлял машину «девяносто восьмым», что-то стало постукивать в двигателе. Я стал грешить на клапана, остановился, открыл капот, но ничего подозрительного не обнаружил. К тому же после остановки стук прошел. И хотя раньше намеревался остаться еще на день в областном центре, а после того, как отвезу Тамару, вернуться и провести ночь в «Белой лошади», поехал сначала к куратору, который меня вызвал потому, что нашел мне работу в ФСБ, а потом отправился прямиком в деревню, где и остался ночевать. Опасался, что с машиной что-нибудь может случиться, потому и торопился уехать. Но ничего, к счастью, не случилось. Похоже, двигатель к новому бензину быстро привык и стучать перестал. А утром я поехал в город, чтобы встретиться с товарищем полковником ФСБ, как мне рекомендовал куратор.

— Это ты хорошо выкрутился. Я отслеживал ситуацию по своим каналам. ФСБ запрашивала данные биллинга на твою симку.

— Я предполагал, что так будет, поэтому, когда пошел в «Белую лошадь», оставил у Тамары обе трубки.

— Понятно. Но они все равно знают только один твой номер. Вторая сим-карта зарегистрирована вообще на ФСО, даже без указания более точных координат. Номер в ФСБ неизвестен, а оператор — из Узбекистана.

— Я оставил трубку потому, что звонок мог меня выдать. А выключать ее — это то же самое, что оставить. Равнозначно.

— Еще о чем Альтшулер спрашивал?

— Сначала зашел разговор о его племяннике. Полковник интересовался, не слышал ли я, чтобы кто-то приходил к старлею Линдеру после его визита в наш номер. Сначала я собирался сказать, что слышал стук в соседнюю дверь и приглушенный разговор, но потом пожалел экспертов ФСБ, которых отправят искать отпечатки пальцев какого-то постороннего лица. А там группа захвата уже наследила основательно, и работы у экспертов было бы на неделю. Поэтому сказал, что ничего не слышал до момента, когда закричала горничная. На этот крик я и среагировал…

— Я с главврачом психодиспансера полчаса назад разговаривал. Он мне сообщил о визите полковника Альтшулера к нему и к лечащему врачу. Сказал то же самое, что сообщил Альтшулеру: помешательство обычно бывает не настолько резким, ему предшествуют определенные сигналы странного поведения. Например, разговоры с самим собой или с кем-то невидимым. Порой это похоже даже на игру, будто человек разговаривает с неким воображаемым собеседником. Альтшулер сказал, что иногда ему и сестре казалось, что Линдер с кем-то беседует. Сам Линдер на вопросы отвечал просто: разговаривал по телефону. Может, это и так, только полковник сообщил главному врачу, что, со слов матери старшего лейтенанта, однажды сын ответил так, когда его трубка лежала на кухне, а сам он сидел в комнате перед телевизором. Я еще вопрос задал: а что, дескать, Альтшулер часто общается с матерью старшего лейтенанта? Главврач в ответ только плечами пожал. Я же тогда не знал еще, что она родная сестра полковника… Наверное, они обсуждали происшествие с Владимиром Михайловичем. Кстати, а что ты знаешь о Михаиле Линдере, отце старшего лейтенанта?